Огонь ласкает

Я посмотрела на часы — было без одной минуты пять.

— Насколько я понимаю, ваш отец сейчас в больнице, — начал врач. — В какой именно?

Он был потрясен и взволнован, когда я рассказала ему, что происходит в этот момент в тайне от мамы. Он хотел связаться с отцом, потому что возникло осложнение. У меня уже не осталось ни эмоций, ни слез. Я довольно спокойно спросила, стало ли маме хуже. Оказалось, дело не в маме. Если верить гинекологу, она была «в поразительно хорошем состоянии», но схватки длились уже очень долго, более двадцати четырех часов, а ребенок не выходил. Его сердцебиение вызывало беспокойство. Поэтому они предлагали сделать кесарево сечение. Мама знала и согласилась. Сейчас ее готовили к операции.

Мама! Я недостаточно думала о маме. Мы с ней были так похожи, а я здорова как лошадь. Я считала само собой разумеющимся… Господи, я недостаточно думала о маме, я даже не молилась толком, подожди…

— Я хочу видеть ее, — громко сказала я. Врач заколебался. — Я хочу видеть ее, — повторила я. Он взял меня за руку.

— Привет, дорогая. — Мама говорила слабым шепотом, видимо, ей дали успокоительное. — Теперь уже недолго.

Я глубоко вдохнула. «Поразительно хорошее состояние» не казалось мне ни хорошим, ни поразительным. Ее лицо стало таким маленьким, а глаза такими большими…

— О мама, — сказала я дрожащим голосом, взяв ее за руку, — хорошо бы так.

Я дошла с ней до лифта, все еще держа ее за руку. Когда я открыла дверь в комнату ожидания, сидевший там мужчина взглянул на меня и вернулся к своей газете, но я успела заметить несчастное выражение его лица и вдруг поняла, что он держит газету вверх ногами. Через минуту он отложил ее и предложил мне сигарету.

— Вы уже давно ждете? — спросила я.

— С одиннадцати. Они сказали мне, чтобы я ушел, но я не мог ничего делать, у меня все валится из рук.

Он был крупным, темноволосым и кого-то напоминал мне. Он был не так уж молод, на лбу у него начали появляться залысины.

— А кто у вас там? Сестра? — спросил он.

Я рассказала ему про маму. Как обычно, от разговора стало легче, он улыбнулся. Я вдруг с изумлением поняла, что его щеки и слегка прищуренные глаза были копией Кена. И, как ни странно, я легко могла представить себе Кена, ведущего себя точно так же, сидящего словно скала, широкоплечего, флегматичного, — пока вы не посчитаете окурки в пепельнице и не заметите, что газета перевернута вверх тормашками.

Я надеялась, что Кену не придется, как этому мужчине, девять лет ждать этого радостного события. Он заслуживает хорошей жены и детей — и как он будет ими гордиться! Может, он и не будет самым головокружительным возлюбленным, но отец из него выйдет прекрасный.

Открылась дверь, к нам заглянула улыбающаяся медсестра:

— Мистер Макдональд!

Мой сосед вскочил так поспешно, что опрокинул столик, на котором лежали журналы и стояла пепельница. Мы с сестрой заговорили одновременно. Я сказала: «Идите, я все соберу», а она: «Поздравляю. У вас чудесный сын».

«Чудесный сын». «У Кена тоже должен быть сын», — решила я, собирая окурки, для начала — «здоровенький, весом в восемь или девять фунтов, названный в честь отца». И тут меня словно током ударило. Вот опять я думаю непонятно о чем. Ну кто, кроме меня, может так увлечься чужими младенцами, в то время как — я испуганно взглянула на часы, было уже пять тридцать — папа борется за жизнь, а наверху в этом здании и мама, и ребенок, которого я не хотела. «Я не хотела» — да кто я, черт возьми, такая? Мама и папа так мечтали о нем. У него было право на них, и на нас, и на «Тир-на-Ног». И он пытался — пытался уже двадцать четыре часа… Я словно на секунду превратилась в него, хотела увидеть дом, выбивалась из сил, чтобы появиться на свет…

«О Боже мой, о Господи, пожалуйста, прости меня и забудь. Это была неправда. Пожалуйста, Господи, это была неправда».

— Мисс Гибсон.

Это была та же сестра, что позвала мистера Макдональда, но теперь она говорила совсем другим тоном.

— Ваша мать уже снова в палате. Она отлично перенесла операцию.

— А ребенок?

— Маленький мальчик.

— Маленький… мальчик? Маленький мальчик? — Тут я остановилась. Была какая-то скрытая разница между «маленьким мальчиком» и «чудесным сыном».

— Он в порядке? — резко спросила я.

Она ответила мне улыбкой, которая не обманула бы и младенца.

— Доктор хочет поговорить с вами.

Я была уже на полпути из Рэтнези, когда вспомнила про обед для Лулу, и мне пришлось вернуться. Это была мелочь, но мне она казалась очень важной. Почти не видя ничего перед собой, я подъезжала к «Тир-на-Ног», вспоминая все, что не сделала, — записку для молочника, звонки мистеру Фоли и миссис Лэйн. Каждое воспоминание раздражало меня.