Огонь любви, огонь разлуки

– Да пошла ты прочь, чертова кукла!!! Учить меня вздумала! – вскакивал, чуть не переворачивая диван, Мартемьянов.

Нисколько не пугаясь, Марфа мерила его презрительным взглядом:

– И пойду!!! Очень-то надобно оставаться! Тьфу, босота костромская, навязался на нашу с Софьей Николавной голову… – И, задрав подбородок, выходила из комнаты.

Такого рода стычки случались у Федора с Софьей довольно часто – с тех пор как они провели в Вене свою первую ночь и Мартемьянов рассказал Софье кое-что о себе. Уже через день после этого Софья заметила, что покровитель переменился к ней. Теперь он уже не стремился каждую минуту находиться рядом: временами Софье казалось, что Федор даже избегает ее. Да, она по-прежнему постоянно чувствовала на себе его упорный, пристальный взгляд, но теперь Мартемьянов хмурился и отводил глаза, стоило ей обернуться, и целый месяц они почти не разговаривали, хотя по ночам Федор приходил к Софье исправно. Немного обеспокоенная, она поделилась своими наблюдениями с Марфой. У той, как всегда, на все имелся ответ:

– Так это ж дело обычное, барышня, житейское… Они, кобелячье племя, как до своего дорвутся, так уж больше и не люди. Он с вас свое взял – что ж теперь из себя андела небесного кроить? И так уж, поди, измучился характер в поводу удерживать… Все теперь, кончились наши с вами деньки золотые!

– Так что ж это будет, Марфа?! – испугалась Софья.

– Я думаю, ничего особенного. Как у всех, – деловито сказала Марфа. – Вы не переживайте, Софья Николавна, ежели он чего себе дозволит, так я ему!.. Да и деньги у меня имеются, в случае чего соберемся с вами – и домой, в Расею, в Ярославль, Гольденбергу вашему, антрыпрынеру, на радость… Вот, поди, счастлив-то будет свою Афелью из заграниц обратно заполучить!

Софью рассуждения Марфы ничуть не утешили. Нет, ее вовсе не пугала возможность опять оказаться на подмостках провинциального театра – скорее, она этому радовалась. Но поведение Федора, тем более непонятное, что никаких причин для такой перемены Софья не видела, с каждым днем беспокоило ее все сильнее. Когда же они уехали из Вены в Париж, стало еще хуже. Любой возникший между ними разговор Мартемьянов умудрялся свести к Софьиной родне.

Софья никак не понимала, какой резон он находит в том, чтобы время от времени напоминать своей любовнице, что ее брат был пьяницей и мерзавцем, старшая сестра – падшая женщина (Федор, впрочем, употреблял слово похуже), младшая – воровка, а сама Софья – содержанка «у разбойника с большака», как покровитель величал себя. Как ни сердилась Софья, она не могла не видеть, что собственные выходки не доставляют Мартемьянову никакого удовольствия, и, говоря ей это, он злится гораздо больше нее. Софья обижалась молча, но один раз Федор все же довел ее до слез. Полноценной истерики она не устроила: это были всего лишь несколько уроненных на клавиши рояля слезинок. Но при виде их Мартемьянов моментально согласился ехать в оперу (Софья из мстительных соображений приняла его согласие), вечером геройски отсидел, не задремав ни на минуту, четыре часа в ложе рядом с любовницей… а затем целых три дня молчал как каменный, словно позабыв русский язык. Она не знала, что и думать; даже Марфа, казалось, пребывала в недоумении. Все достигло своего апогея в один из теплых июньских вечеров, когда Софья и Федор сидели в ресторане гостиницы.

Мартемьянов был особенно молчалив и сумрачен в тот день. Софье он еще не сказал ничего обидного, но она, видя его неподвижное, темное лицо с опущенными глазами, ждала неприятностей с минуты на минуту. Как и прежде, никаких внешних причин для дурного настроения Федора не было. В открытые окна ресторана заглядывали первые, робко зажигающиеся звезды, пахло вином, жареной дичью и незнакомыми Софье духами, из-за столиков слышался женский смех, негромкий разговор на уже ставшем привычным французском. Месье Клоссен, заложив большие пальцы за проймы жилета, прогуливался по залу, болтая с гостями, на крошечной эстраде играл такой же крошечный оркестр из фортепьяно, скрипки и аккордеона. Возле столика Софьи и Мартемьянова владелец гостиницы задержался особенно долго, выказывая свое восхищение «прекрасной мадам Мартемьен». Та вежливо выслушала поток изысканных комплиментов, улыбаясь и одновременно поглядывая на Федора, который даже не потрудился ответить на приветствие хозяина.