Огонь на поражение

Тихонько отмыкаю дверь, чуть толкаю ее наружу и замираю за косяком.

Несуразный старичок в длинном полушубке, допотопной клетчатой кепке с опущенными «ушами» и валенках с калошами озадаченно переминается с ноги на ногу на крыльце. Чуть подал длинный костяк вперед, лицо попало в полоску света – бородка клинышком, как у всесоюзного старосты Калинина, очки в старомодной металлической оправе…

Старичок деликатно кашлянул, снова примял валенками снег, протянул блеющим полушепотом:

– Константи-и-и-н Георгиевич… Вы дома?.. Хлипкий вид дедушки меня не умиляет. Знавал я, и совсем недавно, одного «безобидного» старичка разбойничка, так тот «одуванчик» едва не пристрелил меня из моего же собственного нагана.

Спас, можно сказать, старинный офицерский предрассудок насчет стрелкового оружия. Сейчас же у меня в стволе вполне полновесная пуля, «машинка» вычищена самолично и осечек не даст. Успокаивают лишь три обстоятельства: кольт все еще в моей руке и упускать его не собираюсь; старичок интеллигентной наружности без приглашения не заходит, вытягивает шею, стремясь заглянуть в комнату, и впечатления бойца группы захвата не производит; на снегу от соседнего дома до моего крыльца только одна цепочка следов – от его безразмерных калош. И ночь – снежная и спокойная, ни шороха.

Старичок еще раз корректно стучит в притолоку.

– Константин Георгиевич?.. – Голос встревоженный. Мне становится неловко: заставляю старика ждать на крыльце, а может, у него – несчастье какое?..

– Заходите, пожалуйста!

Моя неожиданно материализовавшаяся в проеме двери фигура вызывает у него озадаченность.

– А Константин Георгиевич?..

– Он в отъезде, Я его племянник. Олег Владимирович. Да заходите же.

Успеваю еще раз окинуть взглядом окрестности; пусто, тихо, темно.

Старичок входит. Запираю дверь.

– Да-да. Я вас припоминаю… Вы бывали у Константина Георгиевича весной. В марте, кажется?

– Точно так. У вас прекрасная память.

– Слава Богу, слава Богу… Вы знаете, в мои годы это не так уж часто и встретишь. Ну да я ведь историк…

Помогаю дедушке вылезти из тулупа, он оставляет калоши в прихожей, проходит в комнату.

– Чайку?

– Да-да, спасибо. И – ради Бога, извините, что в столь неурочное время…

Ну да – старческая бессонница, к тому же по ночам я работаю. Посмотрел – огонек вроде светится, полагал, Константин Георгиевич еще не ложился, решил, зайду…

Надеюсь, не помешал отдыхать?

– Нет. Я тоже работал. А вы писатель?

– Сейчас, пожалуй, уже да… Вот ведь, поспешил откреститься от склероза, а не представился… – Старичок приосанился, церемонно подал узкую сухую ладошку:

– Борис Абрамович Шапиро, историк и… э-э-э… литератор. И давнишний сосед Константина Георгиевича по даче. Года эдак с пятьдесят восьмого.

– Очень приятно. Читал ваши сочинения. Еще будучи студентом.

– Так вы тоже историк?

– В какой-то степени. Закончил исторический МГУ.

– Ну как же, альма матер… Для многих, молодой человек, для многих… Вы работаете?

– Индивидуально. Переводчиком.

– У какой-то персоны? Или по заказам?

– Литературным.

– Ну да, ну да… Сказывается влияние Константина Георгиевича. Вы в Москве живете?

– Да.

– И давно?

– Достаточно.

– И как теперь заработки у переводчиков?

– Да разве ж это заработки? – Поняв, что на каждый мой ответ у Бориса Абрамовича зреет новый вопрос, отвечаю на этот раз «по-еврейски»: вопросом на вопрос.

– Да, да, да… Я вам вот что скажу: понятие заработка вообще исчезло из обихода в нынешнее время. Слова-то какие, вы только вслушайтесь: «обернуть», «обуть», «прокрутить», «выбить»… Старинное «нажить» кажется полным анахронизмом. Да и что наживать – когда вместо денег «бабки» да «баксы».

Подействовало.

Завариваю чай. Для этого взял с полки старинный китайский фарфоровый чайник, едва не смахнув стоящий рядом литого стекла кубок – с вензелем и гербом.

Ополаскиваю кипятком из электрического самовара, завариваю, накрываю полотенцем, нарезаю хлеб и колбасу.

– …и знаете, кто купил константиновский рубль с аукциона в Лондоне?

Естественно, россиянин, какой-то сибиряк! А вы говорите – заработки!.. Какой ученый или писатель может заработать сто тысяч долларов? А тем более потратить на коллекционную монету? Собственно, я знаю очень и очень серьезных московских коллекционеров, но и они… – Тема денег для Бориса Абрамовича неисчерпаема. Это естественно: я вспоминаю, что читанные мною монографии Шапиро как раз посвящены монетарной системе Киевской и Московской Руси.

В другое время поговорил бы с дедушкой с огромным удовольствием, но только не сейчас.

– …у вас работает?

– Что, простите?

– Я про приемник. Он работает?

– Да.

– С вашего позволения… Не знаю, стариковская ли это слабость – интересоваться политикой, или – общечеловеческая, но как историк считаю происходящие сейчас события крайне важными. Крайне! – Старичок смотрит на меня воинственно, с вызовом.

Кто бы спорил, только не я!