Огонь неугасимый

Немного поработав после гудка, он оставил станок на Шафику и подошел к Сулейману.

— Парень-то не пришел…

Матвей Яковлевич ссутулился, постарел на глазах, Сулейман не знал, что и посоветовать. Так Матвей Яковлевич ни слова и не дождался от него.

По среднему пролету спешила Гульчира. Остановив Надежду Николаевну, она увела ее в сторону. Затем подошла к отцу.

Сулейман-абзы встретил дочь холодно:

— У тебя что, Гульчира, дела сегодня нет? С утра разбегалась. Тоже мне комсомольский начальник.

— Постой, отец, дома поговоришь. — И Гульчира, хмуря брови, сообщила о Баламире: его ударили ножом, состояние тяжелое. Она попросила пока ничего не говорить Матвею Яковлевичу.

— Эх, парень… И сильно ранили? Вот тебе на… Кто? Товарищи?

— Не знаю.

— Где сидели, га? В ресторане?

— Нет, у Розалии.

— Какая еще Розалия?

— Это… Дочь Шамсии Зонтик.

— Постой! — вскрикнул Сулейман-абзы. — А наша-то голубушка вчера разве не там была?

— Там…

Сулейман-абзы схватился рукой за лоб. Он вспомнил, как вчера весь вечер девочки шептались, как они, взволнованные, звонили по телефону, после чего Нурия куда-то ушла и вернулась очень поздно. Ночью кто-то из них, похоже, плакал.

— Ой, дочка, точно железным прутом ты меня по голове стукнула. Ну! — сказал он, вдруг разъярившись. — Доберусь я еще до них! Удавлю я эту старую суку.

— Не кипятись зря, отец. Теперь поздно кулаками махать. Присматривай-ка лучше за Матвеем Яковличем.

— Ладно, не учи… Занимайся своим делом, — отрезал Сулейман-абзы.

Переговорив с комсоргом цеха Сашей Уваровым, Гульчира поспешила к Гаязову, в партком.

Он стоял в лучах утреннего солнца. На лицо легли печальные складки. В выпуклых глазах затаилась боль.

— Гульчира, одевайся, поедем навестим Баламира.

Гульчира не двигалась с места. Гаязов почувствовал, что она хочет что-то сказать ему.

— Ну-ну, я слушаю…

Гульчира стала повторять то, что рассказала ей Нурия. Гаязов остановил ее: все это ему было уже известно.

По обледеневшим тротуарам кружила поземка. Тусклое небо навалилось на город.

— В больницу, — сказал Гаязов шоферу. И всю дорогу молчал.

Сбивая снег с обуви, Гаязов с Гульчирой вошли в приемную. Там, кроме старой няни, никого не было.

— Приходите после двенадцати. Сейчас никого не впускаем, — решительно заявила няня, одна из тех нянь, которые есть почти в каждой больнице, чем-то поразительно похожие одна на другую. Няни эти знают больничные дела не хуже главного врача, могут ответить на любой вопрос любого посетителя. Ярые ревнительницы заведенного в больнице порядка, они в то же время очень человечны. Стоит поговорить с ними, и ваша просьба будет уважена.

Ворча и припадая на больные ноги, няня поплелась наверх, чтоб позвать дежурного врача, и долго там пропадала.

— Еле нашла. Сейчас выйдет.

Дежурный врач сказал, что Баламир до сих пор не пришел в сознание, — очень много потерял крови. Рана ножевая, но не очень глубокая.

8

Когда Сулейман-абзы расходился, нелегко было угомонить его. Это на его счет прохаживались иные языки: «Как заведет свои два мотора, земля дрожит». Так и сегодня, шлепая тыльной стороной руки о другую, пряча их за спину или скрещивая на груди, сердито выкрикивая свое гортанное «га!», Сулейман уже целый час в пух и прах разносил Нурию.

Не успев скинуть школьное платье и фартук, она стояла, то расплетая, то заплетая косу. Смуглое лицо ее вытянулось и побледнело. Ну и трудный выдался денек! Кто только не расспрашивал ее: и следователь милиции, и директор школы, и классный руководитель, и секретарь комитета комсомола, и товарищи. Но тяжелей всего было держать ответ перед отцом. У нее не было страха, что он побьет ее. Сколько бы отец ни бушевал, рукоприкладства он не терпел. Нурию тяготило другое: то, что она впервые в своей жизни чувствовала себя непосредственной виновницей происшедшего с отцом потрясения.

А Гульчира, опершись спиной о гардероб, загляделась куда-то вдаль, будто ее совершенно не касались ни буйство отца, ни тревоги сестры.

— У кого ты отпрашивалась к этой проклятой Зонтик, га? — стукнул по столу Сулейман-абзы. — Молчишь, а? Нечего отвечать?

Нурия съежилась под обжигающим взглядом отца.

— Я сказала уже, у Марьям-апа спросилась, — повторила она.

Ответ дочери немного успокоил Сулеймана. К невестке он питал особое расположение. В обращении с дочерьми он не стеснялся резких, а иногда даже и грубых слов, с невесткой же никогда не позволял себе этого. И дочерей предупреждал: «Марьям вам за мать, без ее разрешения чтобы никуда».

Но на этот раз Сулеймана взяло сомнение, — не сваливают ли дочери вину на Марьям, пользуясь ее отсутствием.

— Так! — притворился Сулейман-абзы, будто не слышал ответа дочери. — Значит, меня совсем со счетов сбросила, дочка, га? Хорошо! Спасибо! — И каждое слово звучало точно удар молота о железо. — Еще комсорг, кажется, кругом шестнадцать! А на то ума не хватило, что ты должна за квартал обходить дом этой самой Зонтик.

— Почему? — спросила Нурия, глядя в упор на отца. — Розалия — моя одноклассница. Мать ее работает у вас на заводе. Член завкома.