Огонь неугасимый

Казань провожала в дальний путь свою молодежь. Это были незабываемые дни. Нурия с подругами почти каждый день бегали на вокзал. Встав в сторонке, с восхищением и завистью смотрели они на шумную толпу отъезжающих, что заполняла перрон. Они еще не могли уехать, — им нужно было кончать десятый класс, а дорога манила так неудержимо! Порыв их юных сердец был самым благородным порывом, желания — самыми чистыми желаниями, сожаления, что всего лишь на год опоздали они родиться, — самыми светлыми сожалениями, а слезы, невольно скатывавшиеся с ресниц, — самыми прекрасными слезами.

Порой Нурии грустно делалось: почему ей выпало родиться девочкой? Вот и сегодня, проводив отъезжающих на целину, она вернулась домой и, подперев щеку, задумалась, глядя на статуэтку беркута на этажерке. Перед ее глазами встал перрон с его суетой, с прощальной музыкой: поют, пляшут, целуются, дают друг другу обещания, смеются, машут платками. Вот трогается эшелон, исчезает вдали последний вагон. Уехали. Уехали на смелые дела. А Нурия осталась. Она смотрит на безжизненного беркута и невольно вздыхает. Может, она действительно ни на что не способна и только тешит себя пустыми надеждами…

Сколько уже лет стоит на этажерке, распластав крылья, бронзовый беркут и все никуда не может улететь. И завтра, и послезавтра, и через месяц и годы его место будет здесь, на этой этажерке, или, самое большее, на шкафу. А ведь он взмахнул крыльями, как будто лететь собрался, — вот-вот поднимется в воздух. Неужели и Нурию ждет такая судьба? Почему человеку не дано знать заранее, на что он окажется способен в жизни, до какой высоты взлетит? Почему судьба его покрыта тайной?

Эту статуэтку в день рождения подарил Нурии Ильмурза. Тогда Нурии несказанно понравился беркут. «И я полечу, как этот беркут. Смотри, какой смелый взгляд у него, как могучи его крылья!» А сейчас во взгляде птицы, кажется, нет ни смелости, ни остроты. И в крыльях нет силы. Словно облинявшая ворона.

Нурия вспомнила Ильмурзу. Сам, как настоящий беркут, улетел, а сестренке оставил безжизненную статуэтку.

Нурия гордилась в душе братом, гордилась тем, что он на целине. В кино, когда показывали хронику, она вся устремлялась к экрану, надеясь увидеть там Ильмурзу. А не найдя, утешалась тем, что казахские степи бескрайни: «Начнешь там снимать все подряд, так и киноленты не хватит…» А душа все же болела. Хоть бы краешком глаза увидеть брата. Хоть бы письмецо когда черкнул. Но Ильмурза, написав однажды, замолк. И с тех пор никакой весточки… А ведь он любил Нурию!

Зазвонил телефон. Нурия нехотя взяла трубку. Услышав голос Тамары, она обрадовалась.

Тамара уже начала ходить в школу, но ни с кем не откровенничала, сидела молча, опустив голову и обхватив по своей привычке плечи.

— Тамара, что делаешь?

Тамара, оказывается, скучала одна-одинешенька. Нурия позвала ее к себе, — она тоже одна.

— Может, приду, — ответила Тамара.

Нурия вошла в кухню и принялась чистить картошку. Она и не слышала, как открылась дверь. Но, обернувшись на шаги, испуганно вскрикнула, увидев в дверях человека в грязной телогрейке, с заросшим лицом.

Оглядевшись по сторонам, человек приложил палец к губам.

— Неужели не узнаешь родного брата, Нуруш?

— Ильмурза-абы! — Выронив нож, Нурия подбежала к Ильмурзе и повисла у него на шее. — Абы, милый, откуда ты? Фу, где ты так перемазался? А зарос-то!..

Не отвечая, Ильмурза спросил:

— Ты одна?

Утвердительно кивнув и велев брату скорее скинуть «эту грязь», Нурия побежала готовить ванну.

Разжигая колонку, Нурия высунулась из-за двери и посмотрела на брата, — он исхудал, пожелтел.

— Заболел, что ли, абы? — испуганно спросила Нурия.

— Всяко было, — тяжело вздохнул Ильмурза.

Нурия заметила, как он жадно следил за паром, который вырывался из кастрюли, как шевелились у него ноздри.

— Наверное, голоден, абы. Скоро суп будет готов. А ты пока вымоешься…

— Нет, Нуруш, сперва накорми меня. Знаешь… в пути все наши вещи стащили. Почти два дня крохи во рту не было… Просить у людей как-то неловко.

Нурия поставила на плиту вчерашний суп и спросила:

— Как стащили? Ночью?

— Там, сестренка, и днем, случается, очень ловко чистят. И не почувствуешь.

— И откуда только в нашей стране появляются такие паразиты. Я бы их собственной рукой… — Нурия от негодования даже раскраснелась.

Стряхивая с рук воду, Ильмурза улыбнулся наивности сестры. В его улыбке, показалось девушке, появилось что-то новое, значительное.

Нурия поставила на стол лапшу. Ильмурза жадно накинулся на еду.

— Ой, абы, как ты проголодался! А куда вы ехали? В командировку?

— Да, в командировку. — Ильмурза скривил в усмешке рот.

— Где же остались твои товарищи?

— На вокзале.

— Зря их с собой не привел! Накормила бы и их. Знаешь, абы, мы каждый день бегаем на вокзал. Эшелонами уезжает молодежь. Так весело на вокзале, сердце прямо рвется из груди. У вас там небось все герои, как Павка Корчагин, верно, абы?

«Как бы не так… герои», — подумал Ильмурза и нахмурился.