Огонь неугасимый

А воображение Нурии уже создало чудесную картину. Целинники оказались в трудном положении. Но у них везде друзья. И друзья эти помогут им в беде.

— Абы, — сказала она, сверкнув черными глазами, — у меня идея! Я сейчас соберу свою комсомольскую группу и организую вам помощь. Это совсем нетрудное дело! Только обещайте приехать потом в нашу школу… Мы проведем вечер встречи с вами. Вы расскажете нам о своей работе в бескрайних степях. В нашей группе некоторые мечтают, окончив десятый класс, уехать на целину. Но они боятся, что, пока они туда доберутся, вся целина уже будет поднята.

— Земли хватит еще и для внуков, — не отрываясь от еды, сказал Ильмурза.

Нурию интересовало все. Она расспрашивала, где они там помещаются, с кем живет брат, чем они питаются. Особенно завидовала она тем, кто жил в палатках. Выйдешь из палатки утром, с солнцем вместе, и перед тобой зеленым ковром расстилается казахская степь. Какое счастье своими глазами видеть этот простор! Еще бы лучше — ветром взлететь над этой ширью необъятной и с высоты поглядеть на бескрайние степи на рассвете, днем, вечером, ночью, что там растет, какие водятся животные, птицы. Неужели правда, что там летают беркуты с метровыми крыльями, что ночная степь полна таинственных звуков? А казахи там есть? Правда, что они в белых юртах живут? А кочуют, как в прежние времена, перебираются на летние пастбища? Говорят, девушки-казашки искусные наездницы? Видел их, Ильмурза?

Недавно она прочла роман «Абай» и сейчас принялась с жаром излагать Ильмурзе его содержание. Чувствовалось, что она сама не прочь скакать на коне с плеткой в руках. Вдруг Нурия призналась, что учится водить мотоцикл. Один раз уже упала и ушибла ногу. Чтобы домашние не заметили хромоты, она нарочно сильнее ступала на ушибленную ногу, до того, что слезы навертывались на глаза, зато никто так ничего и не заметил.

Ильмурза съел две тарелки супу, откинулся к стене и сразу же стал клевать носом. Нурия сочувственно посматривала на дремавшего брата. Трудно им там, вон как устал. Однако же не жалуется. Отдохнет немного и снова отправится туда…

Вздрогнув, Ильмурза открыл глаза и, озираясь по сторонам, произнес:

— Нуруш, после моего отъезда никто тут меня не спрашивал?

— Нет, абы, никто. Разве должен был кто зайти?

Ильмурза, облегченно вздохнув, промолчал. Попросив белье, костюм, ботинки, он ушел в ванную.

А Нурия принялась звонить подругам, Не успела она обзвонить всех, как Ильмурза вышел из ванной. Теперь он был прежним Ильмурзой, только немного похудел.

— Нуруш, грязную одежду я оставил там, в углу, выбрось ее подальше с глаз, ладно? В дровяник или в чулан.

— А ты куда, абы?

— На вокзал к товарищам схожу. Они едут в Москву, я останусь на несколько дней здесь.

— Значит, они не смогут быть на нашей встрече? — спросила омраченная Нурия.

— Не смогут. Спешное дело…

Ильмурза сказал, что обещал товарищам немного денег, а сберкасса, как на грех, закрыта.

Нурия охотно предложила свои скромные сбережения, накопленные из денег, что давались ей на карманные расходы. А если у него есть время подождать, она сможет найти у подруги побольше.

— Ладно, пока хватит и сорока трех рублей. От Казани до Москвы всего сутки, а мы все двое суток ехали без копейки.

Обняв Нурию за плечи, Ильмурза направился к двери.

— Скоро вернешься, абы?

— Не задержусь, Нуруш.

Как ее ни подмывало, Нурия решила пока не говорить домашним о возвращении Ильмурзы, чтобы сильнее поразить их. Но случилось то, чего она никак не ожидала. Она забыла припрятать одежду Ильмурзы, а отец, зайдя после работы в ванную и обнаружив ее, позвал Нурию.

— Что это за наряд трубочиста валяется здесь?

Нурии ничего не оставалось, как сообщить о возвращении Ильмурзы.

— В этой одежде? — недоумевал Сулейман.

Нурия ответила, чтобы успокоить отца:

— Это же его рабочий костюм.

2

На стуле, далеко отодвинутом от стола, сидел, опустив голову на широкую грудь, Сулейман. Как обухом его стукнуло, и он не мог отдышаться. Потемневшее, покрытое сеткой морщин лицо, короткая, крепкая шея, маленькие пунцово-красные уши, словно он вышел из бани. Ворот рубахи распахнут: видимо, он в минуту ярости рванул его вместе с пуговицами. Одна рука, сжатая в кулак, лежит на колене, другая бессильно повисла.

У другого конца стола боком расположился Ильмурза. Он был в пальто и шапке и сидел как чужой человек, — вот кончит разговор, встанет и уйдет отсюда. Изредка он бросал на отца отчужденный тяжелый взгляд. В этом взгляде были обида и раздражение. «Ну и что особенного… Не понравилась степь — и вернулся к родному порогу. Ничего тут нет такого, чтобы ахать и поднимать бурю на весь дом». Но отец в ярости и слушать его не хотел.