Огонь неугасимый

— Пусть попробует не прийти! Взнуздаем да приведем! Можно не послушаться отца, можно убежать из родного дома, но против коллектива никому не устоять. Поговорю с ним ладком еще раз, а будет лягаться, завтра же к Гаязову. А тебе спасибо за добрый совет. Немного полегчало. Такая заноза воткнулась в грудь — продохнуть невмоготу было.

Вошла Ольга Александровна и, чтобы не мешать старикам, увела ребенка на кухню, сказав, что чай готов. Но Сулейман от чая отказался, пора было домой. Погорельцев пошел проводить друга.

Матвей Яковлевич любил прогулки по морозцу светлыми снежными ночами. Но эта ночь была темной, низкое небо давило, снег утратил белизну, деревья, заборы — все потемнело. Под ногами похрустывал гололед. Подует ветер, и с тротуара, посыпанного золой, шлаком, песком, в глаза набивается пыль. Летом как-то привыкаешь к пыли, а зимой пыль раздражала.

Сулейман спросил о Баламире.

— Неважное положение у парня. Лежит — и ни звука.

— И следователю ничего не говорит?

— Говорит, что не видел. Но, по-моему, видел.

— Значит, сам думает отомстить.

— Вот это и беспокоит меня, Сулейман, — сказал Матвей Яковлевич и, поскользнувшись, едва не упал.

Сулейман поддержал его.

— Осторожнее, Мотя… Не умеют ценить жизнь, дураки, — я про молодежь говорю. В старое время нас нарочно толкали на это: пей побольше водки, мозги одурманивай табаком — смотришь, и утихомирится запальчивое сердце. А сейчас… чего им не хватает?

— Ума, — ответил Погорельцев.

И снова они, шаг в шаг, шли по пустынной улице.

6

Когда Нурия вернулась из школы, Ильмурза в глубоком раздумье сидел на кухне, облокотившись на стол. Нурия холодно взглянула на него и, не сказав ни слова, прошла в комнату. Еще недавно Нурия так радовалась возвращению брата, целовала, висла на шее — и вдруг… Словно хлыстом стеганули Ильмурзу.

Бросая товарищей в далеких казахских степях, он знал, что у него есть близкие, отец, друзья. Теперь и они отвернулись от него. В городе у него была девушка. Она ему нравилась, но Ильмурза обманом покинул ее в тот момент, когда она готовилась стать матерью. «Ребенок связал ее по рукам, она только рада будет моему возвращению», — рассчитывал он. А его даже на порог не пустили, не пожелали показать ребенка.

— Ты потерял право смотреть ему в лицо. Никогда он не назовет тебя отцом…

Весь день Ильмурза слонялся по улицам, точно бездомная собака. Не зная, куда деваться, он сел в первый попавшийся трамвай и поехал в противоположный конец города. Выпил в закусочной водки на выпрошенные у Нурии деньги.

Было очень поздно, когда Ильмурза вернулся, но отец ждал его. Лишь только Ильмурза разделся, Сулейман вошел за ним в комнату и, осторожно прикрыв дверь, сел на стул. С первых же слов отца Ильмурза почувствовал какую-то перемену и истолковал ее к лучшему. «Может, к зятю сходил, — мелькнула надежда. — При желании мигом все можно уладить».

Но, поняв, что отец лишь мягко стелет, а спать придется куда как жестко, Ильмурза опять ощетинился.

— Вернуться в казахские степи? — переспросил он. — Я с ума не сошел, отец. Даже волк не полезет дважды в один и тот же капкан. Ты же охотник…

— Оставь, сынок, необдуманно говорить, не о волке речь — о человеке. И в капкан никто тебя не толкает. А подумать тебе очень нужно. Что скажет народ о твоем поступке, га?

— Плюю я на разговоры, — вспыхнул Ильмурза. — Пусть сами едут, если охота пришла. Там кого угодно принимают. Завтра же пойду на завод и попрошусь на старое место.

— Значит, плюешь, сынок, га? — негромко, но твердо спросил отец. — Смотри, как бы рот не покрылся болячками!

Сулейман встал и, согнувшись, словно под тяжелой ношей, пошел к двери.

Утром, чтобы не встретиться с отцом и родными, Ильмурза решил пораньше незаметно ускользнуть из дому, но в коридоре его остановил Иштуган. Братья холодно поздоровались за руку.

— Куда идешь? — спросил Иштуган. — Еще очень рано.

— Куда глаза глядят, — сказал Ильмурза и, предчувствуя, что брат собирается читать ему нотацию, сделал вид, что торопится.

Иштуган уставился на него пристальным, холодным взглядом.

— Не смею задерживать, если ты торопишься к жене и ребенку.

Гром среди ясного дня!.. Ильмурза невольно отступил на шаг, шапка выпала у него из рук. Пронюхали-таки!..

— Да, Ильмурза, мы с Гульчирой знаем все. Я тебе и письмо послал. Видимо, оно тебя не застало.

Ильмурза опустил голову, руки его дрожали. Иштуган подал ему шапку. Но Ильмурза стоял не двигаясь, как слепой. Брат ткнул ему шапку прямо в руки.

— Что так растерялся? Или думал, не узнаем?

Ильмурза, очнувшись наконец, нахлобучил шапку на самый лоб и направился к двери.

— Все поучаете! — крикнул он, обернувшись, хотя на этот раз его никто не поучал. — Ничего, как-нибудь своим умом проживу.

Еще не рассвело. Ильмурза шел по ровному тротуару и спотыкался.

— Крепче ступай, браток, — сказал повстречавшийся ему Айнулла. Он шел на работу. — Гляди-ка, батюшки… никак, Ильмурза?.. Здравствуй, милок! Жив-здоров вернулся? Говорил я твоему отцу: не переживай, твой сынок не из тех, кто долго задерживается. Так и получилось. — Старый Айнулла протянул Ильмурзе обе руки.