Огонь неугасимый

Сергей не только слышал. Ему тоже кое-что иногда перепадало. А суть в том, что котлы до сих пор освоены не до конца. Есть в технологии пробелы. Кто виноват, но бывает так: поставили калорифер согласно чертежу и все, как надо, никаких отклонений, а места для дымососа не осталось. Снимай калорифер, срезай крепления, снова ставь на другое место, чтоб дымососу площадь выгадать. Или взять тот же трубопровод питательной воды, вовсе простое дело. Сварил Сергей трубопровод, испытали его на герметичность. Все. Плати денежку. Разобрали монтажники трубопровод после испытания, ставят по месту. А он не лезет. То угол изгиба велик, то плечо длинновато. Кто виноват? А черт знает. Может, виноватый в министерстве сидит, чеки подписывает. А в отделе график, в цехе план. Над цехом начальства — четыре этажа битком. Давай-давай! Ну и — непредвиденные работы. Разрезать длинное плечо, сварить, снова смонтировать под опрессовку, снова размонтировать и поставить по месту. Рубли. За дело. Но бывает и так: все хорошо и на месте, а наряд на непредвиденные работы выписан. Оформлен во всех инстанциях.

Но сотен Сергей не получал ни разу. И навострил ухо.

— Ну, знаю, темниловка еще та.

— Топор! — взъерошил Никанор Серегину жиденькую прическу. — Тебе какая забота? У тебя наряд. Подписи-печати, комар носа не подточит. Получи, распишись и кати хоть сюда, хоть прямо в столицу. Там с хорошими деньгами тоже привечают. Ну? Усек? Распишись и получи. Дошло? И в карман. По сотенке своим тигрицам… Ну, Феде, конечно. Он же хлопочет. У него на цугундере кто надо. Им тоже на понюшку. А как же, миром батьку бить и то ловчее. Да ты пей, пей! Пе-эй, колун! Тюфяк! Тебя не касается, у тебя наряд. С подписями-печатями.

«Так… а что? — подался Ефимов. — Наряд. С подписями-печатями. По закону. Непредвиденные работы. Поди, проверь, сколько там и чего. У денег ни глаз, ни языка. Они молчат. Вон сколько в Никанохиной горсти вмещается. Если с подписями…»

— Ну, чо? — притянул к себе Никанор рассолодевшего Ефимова.

— Так если… с печатями, если с подписями…

— Пять сотен в месяц, — уточнил Никанор. — Тебе. Остальное хорошим людям. Лады? — протянул руку ладонью вверх.

«Если с подписями, с печатями… А если Иван пронюхает?»

Даже в голове посветлело. Ну а если пронюхает?

— Ты чего ушки натопырил? — строго спросил Никанор. — Тебе деньги в руки суют, а ты нос воротишь?

— А если Иван?

— Что Иван?

— Пронюхает.

— Во куда он пусть меня понюхает! Мы ему уже создали условия. Федь! А? Скажи!

— Создали, — подтвердил Мошкара. — Надолго. А ты не будь козявкой, — посоветовал Ефимову. — Люди на готовый хлеб найдутся. По пять сотенок в месяц — это не фу-фу. Понял? Ну, вот! Пей! — и вылил в свой бокал остатки из второго графина.

— Ты что думал, мы вчера родились? — принялся за свое Никанор. — Мои работяжники за сотню в месяц молчат в тряпку. Я им кронштейники хитрые подсуну, они и вглухую. По сотенке — и будя. Тебе монету предлагают, понял?

«Почему мне? — хотел спросить Ефимов. Но сам и ответил: — А что я — хуже других?»

— Ты по заводу прогремишь, — выложил Никанор последний козырь. — Первейшим ударником зачислят. По триста процентов нормы. Портрет в аллею. В газетах пропечатают. Тебе тот же Носач первым здравствуй скажет.

«А что мы — хуже людей?»

— Так я что, я вполне, — согласился Ефимов. — Лишняя копейка никому карман не прорвала. Если подписи и… это… если…

— По рукам! — сжал Никанор ладонь Ефимова. — Но вот что напоследок. Не вздумай аля бу-бу, понял! Нигде и никому, понял?

— Не, что вы. Я за товарища… Не-э, грб! — еле ворочал языком Ефимов. — Если с печатями…

— Ну — отдыхать, керя, отдыхать, — помог Никанор встать Ефимову. Довел до дверей, помог спуститься с крутого крылечка, прислонил к фонарному столбу и крикнул: — Возщик!

Таксисты охотно увозили гостей.

29

Возвратившись за стол, Никанор опять поманил официантку и не попросил, приказал:

— Стул убери и никого сюда. — Сунул ей самый измятый червонец. — Посуду смени. Коньяк, лимон, кофе. Ему — боржоми, — указал на Мошкару.

— За каким хреном ты приволокся? — запротестовал Мошкара. — Я тебе сказал: доставь до места.

— Докатится, — пренебрежительно отмахнулся Никанор. — Рановато его ублажать, пусть сноровку покажет.

— А я тебе говорю!

— Вот что, повелитель! Сейчас девка принесет боржом, промой мозги, и поговорим о деле. А пока — молчи. Ну!

— Я трезвей тебя, — и правда трезвым голосом произнес Мошкара. Сунул от себя грязную посуду, смахнул на пол крошки, положил перед собой обе руки, посмотрел Никанору в глаза и продолжал: — Не рыпайся, малый! Ты меня знаешь, а я знаю о тебе.

— Да на кой хрен ты меня спаровал с этой сявкой? — спокойнее заговорил Никанор. — Продаст на первом базаре. Сгорим, Пантелеич. Синим огнем.

— Ты хотел на елку влезть и не поцарапаться? — ехидно усмехнулся Мошкара. — Чисто-блисто и карман пузат? А я, по-твоему, такой дурак? Учить меня вздумал? Командовать захотелось? Ты у дяди свово спроси: он-то мной командовал? А у него котелок не твоему пара. Стрельца боишься? А кого ты не боишься? А? Фролика своего и то боишься, к Зойке подступиться не сумел.