Огонь под пеплом

До прихода доктора все молчали. Как только он появился, Наполеон велел ему пощупать пульс молодого человека.

– Не правда ли, сударь, я вовсе не болен? – спросил его несостоявшийся убийца.

– Этот господин в добром здравии, – сообщил Корвизар, обращаясь к императору.

– Ну, что я вам говорил. – Штапс как будто повеселел.

Смущенный его уверенностью, Наполеон продолжил допрос.

– Вы фанатик, вы погубите свою семью, – сказал он с нажимом. – Я сохраню вам жизнь, если вы попросите прощения за преступление, которое хотели совершить и за которое вам должно быть стыдно.

– Мне не нужно прощение. Я глубоко сожалею, что не смог осуществить задуманного.

– Дьявол! – вырвалось у Наполеона. – Так преступление – для вас пустяк?

– Убить вас не преступление, это долг.

Нет, он точно иллюминат. Сейчас еще скажет, что ему было откровение и что сам Господь избрал его своим карающим орудием. Лучше не углубляться в эту область. Попробуем зайти с другой стороны.

– Чей это портрет при вас нашли?

– Юной особы, которую я люблю.

– Она будет очень опечалена тем, что с вами приключилось!

– Она будет опечалена тем, что я не преуспел, она ненавидит вас так же сильно, как и я.

– Но если я вас помилую, вы будете мне за это благодарны?

– Я всё равно вас убью.

Наполеон был ошарашен.

– Уведите его.

Отпустив Раппа и Дюрока, император остался наедине с Бернадотом. Чёрт, как нехорошо, что он присутствовал при допросе. Теперь гасконец раззвонит всем о заговоре, сложившемся против Наполеона в Германии, и парижские интриганы вновь поднимут голову, поникшую после очередной неудачи англичан. Сам по себе муж Дезире не опасен: он много болтает и мало делает, но его непокорность может послужить дурным примером для тех, кто работает не только языком. Недаром этот негодяй Фуше так перед ним расстилается.

– Почему вы отказались ехать в Италию? – строго спросил Наполеон. – Я сделал вас князем Понтекорво, извольте отправляться в ваше княжество и управлять им.

Одного лишь этого «извольте» было достаточно, чтобы Бернадот вспылил:

– Я готов отказаться от всех своих титулов и сложить с себя все обязанности, став обыкновенным гражданином, лишь бы никто не имел права мне указывать, где мне жить и что делать!

Ах, вот как. Наполеон почувствовал, что и в нём закипает гнев.

– Вы полагаете, что у простого гражданина нет никаких обязанностей? Что он вправе не исполнять свой долг перед императором? Так вы заблуждаетесь! Я слишком многое вам прощал, но и у меня есть обязанности перед моими подданными, перед солдатами, кровь которых пролилась напрасно по вашей вине!

– Из-за меня пролилась кровь? Из-за меня? Объяснитесь!

– Я не люблю припоминать прошлое: что сделано, то сделано, его уже не исправить, но вспомните Йену и Ауэрштедт! Даву пришлось сражаться одному, вы вообще не явились на сражение с вашим корпусом, чуть не порушив все мои планы; если бы вы были там, где вам было назначено, сражение вышло бы не таким кровавым!

– Я не явился?! Мне было назначено? Вспомните, что говорилось в ваших приказах, рассылаемых этим дураком Бертье! Вы сами не знали, где неприятель; вы отправили меня в Дорнбург, а потом спрашивали, отчего я не в Наумбурге! Вы не любите припоминать прошлое, чтобы не признавать своих ошибок; вы выставляете меня трусом и предателем, лишь бы никто не усомнился в вашем полководческом гении! Но вы ничем не лучше иных ваших маршалов, и напрасно вы считаете себя незаменимым! Пока вы торчали здесь, проливая кровь наших солдат, чтобы потешить свое самолюбие, Франция, которую вы оставили без всякой защиты, сумела защитить себя сама!

Ну конечно, теперь он будет похваляться своими подвигами под Антверпеном!