— Да, мы здорово ошиблись. Кого вы представляете? Панкратова?
— Панкратов мертв. И Ширази мертв. Без меня — они были бы никем. Один — придурок, которому волей судьбы удалось ухватить миллиардный клад в разгромленном Тегеране. Знаете, что он с ним сделал? Зарыл и трясся над ним, как старуха, продав всего несколько камней. Он не более чем идиот, причем жадный идиот. Попробовал бы реализовать камни без меня — попался бы. А Ширази — просто хаваладар, которому повезло, но который так и остался грязным хаваладаром, не видящим дальше собственного носа.
— Так вы сейчас сами по себе? Или нет? Адмирал Воронцов тоже с вами?
Гость расхохотался.
— Перестаньте. Князь Воронцов создал меня тем, кто я есть. Многому научил. Он гениальный человек, скажу это без зазрения совести. Единственный известный мне военный, который вышел далеко за рамки своей профессии. Но у него есть два недостатка. Первый — он слишком тесно связан с Августейшей семьей. А второй — он слишком любит Россию, ту, какая она есть. А врач не должен любить пациента. Он должен его лечить, при необходимости причиняя боль. И пациенту — неважно, сколько мы причиним ему боли. Главное то, чтобы он верил, что это — к его же благу.
— И ко благу России вы спровоцировали переворот в Петербурге. За это придется отвечать.
Гость никак не прокомментировал высказывание.
— И если вы полагаете…
— Мы ничего не полагаем, господин Каляев, — сказал гость. — Представление о наших возможностях вы уже имеете, как и о нашем уровне доступа к самым верхам, к механизму принятия решений. Вы знакомы с протоколом Эпсилон?
— Слышал… — процедил сквозь зубы Каляев.
— В данном случае никто не будет отвечать, потому что именно этот протокол был задействован. Никаких следов не осталось. Знаете, как говорится, вам остается только выбрать: по ту сторону ствола вы или по эту?
— Вам не кажется, что за то, что произошло в Санкт-Петербурге, придется отвечать? И я вовсе не желаю — садиться с вами в одну лодку.
— А что, собственно, произошло? Несколько придурков, которые возомнили, что они сильнее, чем они есть на самом деле, зарвались и устроили нечто, напоминающее мятеж. Я говорю «нечто напоминающее», потому что мятежи так не устраивают, мятеж — это совсем другое. Они ответят за содеянное.
— Что вы от меня хотите? — в упор спросил Каляев.