Огонь сильнее мрака (СИ)

Но, как ни удивительно, он не чувствовал страха. Не было и тоски, сожаленья по недожитым годам – вообще ничего, кроме ярости. Джон был страшно зол. Позволить себя провести какому-то шарлатану! Купиться на детский трюк! Убрать оружие, забыть элементарные правила безопасности! Он зарычал, опустился на колено и что было сил впечатал кулак в тупо хрустнувшую песчаную дюну. Мразь суеверная, маголожец. Доска у него. Молчание он должен хранить. Сука, сука, сука!!

Джон принялся молотить кулаками по песку, выдыхая сквозь оскаленные зубы обрывки самых гнусных слов, которые взбредали в голову. Когда слова кончились, он хрипло закричал, поднялся на ноги и побежал, не разбирая дороги. В лицо бил мёртвый воздух, кусты торопились убраться с его пути, барханы стелились под ноги. Джон бежал что было сил, бежал, как никогда в жизни, быстро, как ветер, как ураган, как пуля, как молния. Он ненавидел обманщика-мага, ненавидел подлую, исполненную страданий жизнь, ненавидел смерть, ненавидел свой дар читать в чужих головах, ненавидел богов, получивших власть и не сумевших с нею справиться, ненавидел себя за то, что был таким дураком. Он бежал, ненавидя всё сущее, прямо на одинокую звезду над горизонтом. И когда звезда дрогнула и стала расти, он возненавидел её больше всего на свете, потому что именно она была виновата во всём. С самого начала. Всегда. Он побежал ещё быстрей, вперёд и вверх, прямо в белый свет, в сияющую белизну, чтобы разрушить её, уничтожить и больше никогда не видеть этого проклятого света...

Тусклого света свечи, воткнутой в бутылку.

Всё закончилось, и началось снова, по-прежнему, как раньше. Джон лежал там, где упал, на гнилых половицах, в шаге от почти догоревшей свечи. Краем глаза он видел отблеск револьвера, покоившегося рядом с вытянутой рукой. Он хотел дотянуться и взять оружие, но не смог шевельнуть и пальцем. Медленно-медленно Джон сомкнул веки и ещё медленней разомкнул: это было единственное движение, на которое он был сейчас способен. В поле зрения возник обтерханный край хламиды. Колдовские узоры мешались с пятнами грязи. Откуда-то сверху опустилась грифельная доска. На чёрном фоне ярко белели слова:

"Ты вернулся".

Доску держали в поле зрения Джона с минуту, как видно, для уверенности, что он прочтёт написанное. Потом доска уплыла вверх. Зашуршал мел. Джон страшным усилием воли мигнул ещё раз. Ему удалось двинуть мизинцем. Или только показалось? Доска вернулась опять.

"Узнай, кто ты. Возьми своё. Тогда вспомнишь меня".

– А-а, – прохрипел Джон. – А-а-а...

Маг шагнул к нему, то ли в надежде услышать что-то важное, то ли желая заткнуть Джону рот. Репейник знал, что шанса почти нет, но нужно было попытаться. Он сконцентрировал всю волю в правой руке и, когда перед глазами плеснул край хламиды, загрёб пальцами узорчатую ткань. Под тканью, разумеется, была нога.

Новая жизнь новая воля орден соберётся старый порядок золотой век нет раскола нет вражды давно мечтали возрождение тайная заря тайная заря снова вместе оплот и надежда сила и слава счастье и нет нет нет нельзя нельзя

Маг вырвал ногу из Джоновой слабой хватки, контакт разорвался. Репейник, мигая, следил, как магические узоры удаляются в сумрак за границами светового круга. Половицы скрипнули на прощание; стукнула, закрываясь, дверь, и он остался один.

"Что это, вашу мать, было?" – подумал Джон. В голове гудели дурные колокола, горло жгло, в желудке, казалось, ворочаются камни. Кривясь от тошноты и слабости, Джон кое-как подполз к стене и сел, опёршись спиной на сырую штукатурку. Достал портсигар, разроняв половину самокруток на пол, ухватил одну дрожащими пальцами и долго искал спички. Из складок плаща сыпался мелкий песок, песок был в волосах, скверной приправой хрустел во рту, запёкшейся коркой покрывал сбитые в кровь костяшки на кулаках. Джон курил, зажав самокрутку зубами, обессилено раскинув руки и ноги, и пытался сообразить, что же только что произошло.