Огонь сильнее мрака [СИ]

На следующий день рыбы снова не стало. Река опустела, словно за ночь кто-то увел из неё всех окуней, щук, сомов, угрей и сазанов. Люди собрались на совет. Много было споров и пересудов, много крику и ругани, но пришлось все же сойтись в одном: река требовала новой жертвы. «Кинем жребий, — выкрикнул кто-то, — жребий надо кинуть девкам!» Никто не решился возразить: как-то само собой все согласились, что, раз первой данью реке была девушка, и река приняла её благосклонно, то и вторую жертву следовало найти женского пола. Рыбака, который крикнул про жребий, звали Эрл Гриднер, и он приходился покойному Гриднеру племянником. Наломали лучинок — сотню коротеньких, одну сделали подлинней — смешали в шапке, и Гриднер-младший обнес этой шапкой каждый двор, где жила молодая девчонка. Длинная лучинка выпала юной Милли Неммет. Девочке не было и пятнадцати, она начала кричать, её схватили. Отец полез в драку, но получил дрыном по голове и упал без сознания. Визжащую Милли связали, на руках пронесли до реки и бросили в воду.

Рыба опять появилась. Никакой радости это не принесло: жители Марволайна ждали мести. Но вышло всё не так, как в прошлый раз. Эрл Гриднер был осторожен, не выходил из дому после наступления темноты и старался не оставаться в одиночестве. Да и Милли оказалась гораздо спокойней своей предшественницы. Почти шестьдесят лет она прожила после того, как её предали реке, и за это время пропала всего дюжина человек, да и то неясно было — не то их вправду загрызла русалка, не то сами утонули. Вдобавок, шла война, люди гибли часто и запросто. Правда, на каждое полнолуние сам Гриднер с вечера приводил к реке овцу, привязывал к столбику и оставлял скотину на ночь. Наутро веревку находили аккуратно перегрызенной, а от овцы ничего не оставалось. Милли точно смирилась с долей, приняла участь, приготовленную ей деревенскими, и жила, будто настоящая хозяйка реки, принимая дань от Гриднера и не выказывая желания мести. Так продолжалось очень долго, пока однажды Милли не нашли на берегу — уже окончательно мертвую. Сразу было видно, что она умерла от старости: бледную кожу посекло морщинами, груди походили на вывернутые обвисшие карманы, на голове почти не осталось волос, а страшные зубы выпали. Век русалок не длинней обычного человеческого.

Естественно, сети в тот день оказались пустыми. Люди собрались у старосты, обсудили положение. Обсудив, принесли труп Милли к дому Гриднеров. На порог выполз, опираясь на палку, старый Эрл, посмотрел на мертвую и, ни слова не говоря, скрылся в доме. Вскоре на улицу вышел его сын, Майрон. В руках у Гриднера-младшего была широкополая рыбацкая шляпа. На глазах у всех Майрон положил шляпу на землю, достал из кармана большой коробок спичек и высыпал в тулью. У последней спички он отломил головку и смешал, обезглавленную, с остальными. «Пойдемте», — сказал он, взял шляпу и, неся её перед собой, вышел за ворота. Потоптавшись, люди потянулись за ним.

Спичка без головки досталась семье Корденов.

— Я, когда они пришли, сразу почуял, что беде быть, — закончил старик. — Открыл, а снаружи — толпа, человек двадцать. И Майрон, сволочь, шапку мне протягивает. Хотел, стало быть, чтобы я сам жребий вытащил за Джил.

— И вы её отдали, — утвердительно сказал Джон.

— Отдал! — крикнул Корден, обжегши Репейника злым взглядом. — Отдал, — повторил он тише. — А что я поделать мог, нет, ты скажи, что я мог поделать? Против Майрона — что я мог? Да против него никто бы не пошел, перед ними, перед Гриднерами, еще с первой девки все на задних лапках ходят…

Корден замолчал, уставившись под стол. Побелевшими руками он сжимал скамью — справа и слева от себя, и Джон чувствовал, как скамья мелко, чуть заметно дрожит вместе со стариком.

— Вот бы Хальдер-матушка сейчас жива была, — сказал вдруг Корден. — Тогда, при ней, все легче обходилось. В храм, бывало, сходишь — и легче. Ты молодой, ты тех времен не застал.

Репейник молчал. Он знал, как бывало. Мать рассказывала.

— В храм придешь, — бубнил Корден, — к алтарю очередь выстоишь в воскресный день… А, как черед подойдет, то руку на алтарь ложишь. И каждый-то раз она, богинюшка, снисходила. И так хорошо было…

За время рассказа старик раз десять ходил к заветному шкафчику и прикладывался к бутылке. Сейчас он был основательно пьян.

— На колени встанешь, на алтарь положишь руку… — бормотал он. — И чуешь — вот, вот она, рядом с тобой, богинюшка! И хорошо тебе так, как — ну, словно знаешь, что вот, есть для тебя она, самая что ни на есть родная да близкая, и всегда была, и всегда будет. И никуда она не денется, Хальдер, и в душе — будто солнышко взойдет. Как медом всего внутри намазали. Бывало, идешь до дому с-храма, а ноги-то от счастья и не держат. Эх…

— Ноги-то не держали оттого, — хмуро возразил Репейник, — что Хальдер из вас силы сосала. Оттого и мощь её происходила. Вы же знаете.