Огонь в его крови (ЛП)

‘Уймись, Клаудия. Ты ступаешь на опасную дорожку’, — мысли Кэйла прорываются в мои. — ‘Что значит «в дерьме по самые уши»? Не понимаю, о чем ты’.

Схватив прядь грязных волос и потянув ее от себя, я трясу ею.

— Вот это. Ужасно противно. Я воняю, верно?

‘Ты, моя пара, пахнешь также, как все остальные люди. И этот запах мне не нравится. Но пока я мирюсь с ним’.

— Офигеть, вот спасибо тебе!

‘Ты произносишь благодарность, но в твоих мыслях совсем не это. В своем сознании я чувствую ироничное поддразнивание. Не уверен, что ты сказала это всецело искренне’.

— А я не уверена, что мне нравится эта фигня разумов. Как так получается, что тебе удается говорить в моей голове?

‘Мы взлетаем до самых небес и пересекаем моря. В нашем мире суровые, сильные ветра, которые в различных регионах могут быть и чрезвычайно экстремальными. Много лет назад мы научились общаться через разум и связываться с членами наших семей. Это наилучший способ разговаривать с кем-то лично. Наш мир совершенно не похож на ваш. Он отличается от этого жуткого места, которое воняет людьми и гнилью. Здесь просто невыносимо’, — пока он говорит, его мысли приобретают дикий, отчаянный оттенок, и я уже начинаю думать, что его глаза вот-вот потемнеют от накала страстей.

Я машинально протягиваю руку и, чтобы успокоить его, поглаживаю чешуи на его передней лапе. Его мысли тут же успокаиваются, и тревожные эмоции, кипящие на грани безумия, снова улетучиваются.

— Если вам здесь так невыносимо, почему бы тогда не вернуться обратно? Мне кажется, что для людей так было бы лучше.

Черт, да от счастья все человечество наверняка запрыгало бы.

Вот только я не совсем уверена, как к этому отнестись самой, и меня аж бесит, что приходится на этом даже задерживаться и хорошенько задумываться. Драконы, как таковые, — это враги. Но Кэйл… Кэйл особенный, так не похожий на других, и мысли о том, что он покидает меня и никогда больше я его не увижу, наполняет меня как чувством облегчения, так и дикой, печальной тоской.

‘Пути назад нет. Небеса разверзлись, и нас оторвали от нашего родного мира. С тех пор мы существуем во власти безумия. Не осталось ничего, кроме разрушений и смерти, и непрекращающейся потребности сеять вокруг и то, и другое’.

Я ощущала в его мыслях это безумие.

— Как так выходит, что по сравнению с остальными ты хорошо справляешься с этим безумием? — я по-прежнему продолжаю гладить его чешуи, успокаивая его. — В смысле, ты был злобным, но не ко мне.

‘Никогда к тебе’, — он наклоняется, и его морда нежно касается моих волос. — ‘Ты — это то, что заставляет меня цепляться за здравомыслие. Связывание с тобой не дает мне потерять над собой контроль. Без этого я бы… ’. — я чувствую, как он вздыхает. — ‘Тебе лучше не знать’.

— Я хочу, — говорю я ему тихо. — Хочу понять. — По-моему, между нами так много недопонимания и сложностей. Если мы хотим приспособиться друг к другу, нам надо разобраться в том, что происходит с другим. — Можешь сделать это?

Его глаза встречаются с моими, и как только это происходит, я чувствую, как он раскрывается. Мой мозг сразу же наполняется напором обрывочных размытых изображений, из которых все так и рвутся на передний план и которые невозможно охватить. Ощущение, будто мозг взрывается от сотни телевизионных каналов, которые все включены одновременно и на максимальную громкость, и я в полном ошеломлении отшатываюсь. Несколько секунд спустя поток образов прекращается, и я с облегчением прислоняюсь к нему. Лишь от этой маленькой «долей» информации, которой он поделился, у меня голова уже идет кругом. Он касается моей руки своим носом, словно пытаясь меня успокоить.