Огонь в его ладонях

Старик не ответил на его вопрос. Гарун посмотрел ему прямо в глаза и сказал:

– Не надо. Пусть все останется так, как есть. Что умерло, то умерло. – Эти слова были произнесены с болью в сердце.

Старик улыбнулся, и по этой хитроватой улыбке Гарун понял, что именно такой ответ и хотел получить старик.

– Я не хочу менять и настоящее, – сказал Гарун. – Я сам создам свое будущее – на радость или несчастье.

– Прекрасно. Теперь мы можем перейти к испытаниям.

– Испытаниям?

– Конечно. Я же сказал тебе, что Претендент должен подвергнуться испытаниям. Необходимо проверить его отвагу, его мудрость, его… Ты скоро все сам поймешь. Мой отец решил, что не должно быть в будущем королей, подобных императорам из семейства Голмунов. Следуй за мной.

Гаруна интересовали истинные цели старца. Его слова становились все менее и менее убедительными. Пока Гаруну было ясно одно: старец пытается поддержать его хрупкую и, возможно, напрасную мечту о возвращении роялистов к власти. Более того, он пытался навязать ему фантазию о возрождении империи. Нет. Эту безумную затею следовало оставить Эль Мюриду.

Когда они спустились на несколько уровней, дитя-дьяволенок раздул огонь в очаге. Старик уселся на изрядно потертый трон из халцедона. Гарун смотрел на него с противоположной стороны покрытого слоем пыли стола. На столешнице лежали три пурпурные подушки. На одной из подушек покоился бронзовый меч, на другой лежала мантия из горностая, а на третьей – ничего. Но что-то невидимое глазу глубоко продавливало третью подушку. Меч позеленел от древности. Мантия, видимо, очень долго служила обиталищем для бесчисленных поколений моли.

– Начинаем, – сказал старец. – Возьми меч.

Ничего не понимающий Гарун схватился за древнюю рукоятку.

– Этот меч зовется Ашкерион, выкован он был Фаллентином-Кузнецом, и однажды принес великую победу под Себил-эль-Селибом. Человек, владеющий этим клинком, может не бояться врагов. Он защищает от любых нападений и всегда одерживает победы.

Гарун слышал о мече Ашкерион, хотя никаких доказательств его существования не имелось. Он припомнил легенду, в которой говорилось, что Фаллентин, обеспечив себе трон, выбросил меч в море. Он боялся его, поскольку клинок обрел собственную волю. Король опасался, что меч сможет отдаться в руки врага.

Гарун отдернул руку.

– Нет, – сказал он. – У Ашкериона репутация предателя. Кроме того, человек может попасть в слишком большую зависимость от меча или начать проявлять чрезмерное высокомерие, дорвавшись до власти.

Он представил, как Мегелин одобрительно ему кивает. Сам Мегелин произнес бы примерно то же.

– Прекрасные слова, – пробормотал дитя-дьяволенок.

Старик же, казалось, был изумлен.

– Неужели ты отказываешься от меча? Но ты должен его взять.

– Нет.

– В таком случае возьми мантию. Прими мантию и вместе с ней власть, которую она представляет.

Гарун не был убежден в том, что этот человек прождал четыре сотни лет лишь для того, чтобы короновать нового императора. Юноша не мог избавиться от подозрения, что истинные причины столь долгого ожидания отличались от тех, которые объявил старик. Однако Гарун даже не мог представить, что может стоять за действиями старца.

Ничего плохого не случится, если он ублажит чудака. Более того, это может приблизить его к пониманию истины.

Он набросил полусгнившую мантию себе на плечи.

– Она не рассыпалась в прах! Не превратилась в пыль! – радостно заверещал дитя-дьяволенок. – Он – тот самый! Единственный!

Старик не проявил столь бурного восторга.

– Остается ещё Корона, – сказал он. – Невидимая Корона окажется впору только Единственному. Корона настолько тяжела, что только преисполненный решимости человек способен её поднять. Водрузи её на себя, Гарун.

Молодой человек склонился над третьей подушкой. Слова старика его напугали. Но в конце концов он решился, и его пальцы коснулись предмета, которого не видели глаза. Гарун попытался поднять его, но невидимый объект оказался на удивление тяжелым. Он приподнялся невысоко, постоянно норовя при этом свалиться в сторону.

– Тебя снедают сомнения, – сказал старик. – Корона говорит, что ты предан народу и империи не всем сердцем.

– Дело не в этом, – ответил Гарун. – Я просто не до конца верю вам.

И это соответствовало истине. Но в то же время и в словах старца имелась доля правды. Он стоял перед тяжелейшим выбором. Готов ли он платить ту огромную цену, которая требуется от короля в изгнании? Пока он тратил все силы на то, чтобы остаться в живых, и ответить на этот вопрос не мог.

– На короле лежит огромная ответственность. Именно он воплощает свой народ и свое королевство. Короли и созданы для того, чтобы в одиночку нести на себе всю тяжесть власти.

Это был не самый лучший аргумент, чтобы убедить колеблющегося юношу стать монархом.

Тем не менее Гарун уступил. Не мечтам старика, а своим собственным устремлениям. Тому устремлению, которое сформировали в нем отец и Мегелин.

Он видел себя королем Хаммад-аль-Накира.