Огонь в его ладонях

Это означало партизанские лагеря, отвратительные поступки и убийства по малейшему поводу или даже вовсе без видимой причины. Все это следовало перенести в надежде на то, что все эти мерзости продвигают его к миру, единству и возрождению страны.

Подобная перспектива одновременно угнетала и восхищала его.

Он снова попытался поднять корону. На сей раз она оторвалась от подушки с легкостью комка хлопковой ваты.

– Она ему подходит! – взвизгнул дитя-дьяволенок и пустился в дикую пляску.

Гарун возложил корону себе на голову. Вначале она придавила его так сильно, что он едва устоял на ногах. Но через мгновение корона стала не тяжелее серебряной ленты, а ещё через миг тяжесть вообще исчезла, и лишь в его мыслях остался груз пока ещё не ясных ему самому обязательств.

– Теперь все те, кого волнуют дела Хаммад-аль-Накира – будь то враги или друзья, – знают, что Король Ильказара коронован! – провозгласил старик.

– Король-без-Трона, – тем же торжественным, но слегка издевательским тоном передразнил его дитя-дьяволенок. – Властелин-в-Тени.

Гарун ощутил, как весть о событии, весть о нем, вливается в десятки тысяч умов. Он почувствовал, как сердца Эль Мюрида и его военачальников заполыхали яростью и как возрадовались уже совсем отчаявшиеся командиры роялистов. И он ни разу не ощутил, что кто-то пытается оспорить его права.

Видение исчезло. Контакт прекратился.

– Ты отказался от Ашкериона, – сказал старик. – Берегись. Ни к кому не оборачивайся спиной. Прояви мудрость, избирая себе наследника. Сделай это до того, как соберешься покинуть эти пределы. В противном случае Корона погибнет вместе с тобой и снова исчезнет из людской памяти. И меня снова призовут из тьмы ожидать следующего Претендента.

Гарун посмотрел на древний бронзовый меч, протянул к нему руку, но тут же отдернул. Меч, словно почувствовав, что его отвергли окончательно, исчез. С расширенными от изумления глазами Гарун повернулся лицом к старцу.

Предполагаемый сын Этриана Мудрого тоже исчез. На халцедоновом троне остались лишь покрытые пылью кости.

Дитя-дьяволенок, сурово глядя на Гаруна, произнес:

– Благодарю тебя. Благодарю тебя за то, что ты принес свободу старику. За то, что освободил меня. Теперь ты можешь увести своих людей. Преследователи не заметят вашего ухода.

Вспыхнул свет, и раздался громкий хлопок. Придя в себя, Гарун увидел, что остался в одиночестве с костями, пылью и тремя пурпурными подушками.

За окнами начинало розоветь утро. На какое-то мгновение им овладели сомнения – не был ли его визит в башню галлюцинацией.

Нет. Все было реальностью. Рана его исцелилась, а с плеч ниспадала наполовину истлевшая горностаевая мантия. Он сбросил её, ощущая неодолимую потребность вернуть себе трон, которого никогда не видел.