Огонь в ночи

Я произнесла, задыхаясь, что-то, когда он несся мимо, но он не обратил внимания. Так ринулся вперед, словно меня там не было, и, спотыкаясь, бросился в туман за убийцей, нетвердо стоя на ногах. Даже когда я панически крикнула: «Даугал!» – он несся вверх по реке в туман. Должно быть, он видел или слышал добычу, потому что мой крик утонул в грубом жутком вопле, который заполонил мрачный вереск языческим хором эха и спугнул стаю куликов-сорок, они взлетели в туман, как ведьмы. «Убийца! Дьявол! Ай! Проклятый убивающий ублюдок! Эй!»

Одна из птиц взмыла с криком осужденной души, туман простирал крылья полосами, подобными серой траве над косой. Птица исчезла, а туман продолжал клубиться, и звук погони поглотила тишина.

Я повернулась и вслепую побежала в противоположную сторону.

Не знаю, сколько длилась ужасная дорога сквозь вереск. Я шла, спотыкаясь, наконец поддалась чистой панике, бессмысленной, бесчувственной панике с рыданиями. Рассудок исчез, как только я поверила, что больше не интересую убийцу. Одно дело – неожиданно напасть из тумана на ничего не подозревающего человека, и совсем другое – встретиться лицом к лицу с вооруженным шотландским горцем, обезумевшим от горя и гнева. Нет, убийца должен увериться, что потерял в тумане Даугала, прежде чем посмеет вернуться… А к тому же нужно еще найти меня.

Но паника никак не связана с разумом. А к тому же теперь разум отключился, и мозг болезненно и бесполезно вышел из-под контроля. Я бежала, прыгала и скользила, а соленые слезы катились по лицу вместе с каплями тумана и попадали в открытый рот на язык. Белый туман стоял глухой стеной. Руки мои протянулись, как у слепца. Кожа лица и ладоней морщилась в ожидании боли. Я отчаянно неслась неизвестно куда на невидимые барьеры и безумно повторяла сама себе: «Нет… О нет… О нет…»

Привело меня в сознание, как удар хлыста, чувство, что почва, по которой я бежала не разбираясь, качается под ногами. Я остановилась в паническом страхе. Полуизумленно я начала вглядываться в растущий пучками мох вокруг. Шагнула на пробу. Почва шаталась. Я быстро вернулась назад, но почувствовала, что поверхность торфяника вздымалась, как дно плоскодонной лодки.

Я стояла очень тихо.

Под ногами слышался легкий отвратительный звук. Почва дышала, булькая и чавкая.

Глава двадцать первая

Временная потеря рассудка обошлась мне довольно дорого. Я попала в трясину, о которой однажды говорил Родерик, и обнаружила, что не имею представления, как далеко зашла и откуда бежала. Снова страх распростер свои крылья летучей мыши. Я упрямо качала головой, словно это могло отогнать его, стояла, не шевелясь, старалась не замечать зловещего качания почвы и услышать звуки реки.

Но это было бесполезно. Чем больше напрягался слух, тем беспорядочнее звуки клубились и вертелись в тумане. Приглушенное бормотание текущей воды, казалось, доносится сразу со всех сторон. Заглушая его, безостановочно шептала и клокотала невидимая жизнь болота – тихое бормотание, всасывание, миллион маленьких хлопающих пузырьков, тревожные вздохи.

Ноги погружались в грязь. С почти физическим усилием я собрала последние крохи самоконтроля, затем осторожно переместилась на пучок вереска за несколько ярдов. Ощущение упругих прочных стеблей под ногами очень даже успокаивало, но тело бесконтрольно тряслось и стучали зубы. Я стояла на холмике вереска, напрасно вглядываясь во все стороны. Несколько футов болотистой зелени колыхалось и раскачивалось под предательским туманом.

Но необходимо двигаться, покинуть маленькую безопасную кочку и идти в каком-нибудь направлении – в любом. Я сказала себе, что болото вряд ли действительно опасно, но доводы разума не помогали. Думаю, именно то, что я ничего не могла разглядеть, вызывало такую сильную панику. Если бы видеть хоть на четыре ярда перед собой, видеть, куда принесут ноги через четыре или пять шагов, было бы уже не так плохо. Но придется двигаться вслепую по отвратительному, колышущемуся болоту, не зная реальной опасности, чтобы очутиться, возможно, еще в худшем месте…

Я сжала руки в ледяные узелки, повернула туда, где, казалось, находилась река, и медленно пошла вперед.

Было так безумно трудно заставлять себя двигаться медленно, что, мягко говоря, я не могла думать больше ни о чем. Хотелось бежать, милый Боже, как хотелось бежать! Но я заставляла себя проверять каждый шаг. Однажды я опрометчиво ступила на кочку более светлой зелени и провалилась в черную грязь по колени. И к тому времени, как я обошла светлое пятно, шагая устало с одной кочки мха на другую, я снова полностью потеряла чувство направления, так что, когда из тумана выплыло очертание призрачного скелета, все мое тело вздрогнуло от страха, как у марионетки. Это было только бледное очертание молодой березки, которая лежала и гнила на болоте, крошилась и разрушалась. Но она выглядела твердой, высокий темный камыш рядом обещал безопасность.