Огонь в океане

— Товарищ мичман, — обратился к Халиллеву кок, сильно хлопнувший переборочной дверью при входе в отсек, — прошу выделить двух человек на чистку картошки.

— Чего стучишь дверьми? Нервишки, что ли, расшатались? Не видишь — командир спит?

— Виноват! — кок перешел на шепот. — Забылся, на камбузе жарко...

— То-то я вижу, что жарко: у тебя мозги расширились. — Халиллев снова рассмешил матросов. — Трапезников, Свиридов, на картошку, быстро!

Кто-то прыснул, наступила пауза, которую снова нарушил голос мичмана:

— Грачев! Иди и ты с ними. Втроем быстрее справитесь. Много смеешься, поработай малость.

— Хорошо с нашим боцманом: поговоришь с ним по душам — глядишь, и работка какая-нибудь найдется, — бросил Трапезников, выходя из отсека вместе со своими товарищами.

— Матросу нельзя скучать, — назидательно отозвался Халиллев, довольный своей остротой. — Работайте, чтобы кок был доволен. Я приду посмотрю.

Через несколько минут он действительно вышел из отсека.

— Шутки шутками, а Паша прав. Да и боцман тоже прав, конечно, — философствовал кто-то из отдыхавших в отсеке. — Уже одиннадцатые сутки, а... никого. Страсть надоели эти выходы в атаку по... луне. Паша об этом и говорил, но боцман...

С целью тренировки экипажа ежедневно обычно под вечер проводились учебные атаки. При этом игралась боевая тревога, подводная лодка маневрировала на различных ходах, оружие и механизмы готовились к бою. Естественно, такие тренировки, прозванные  матросами «атаками по луне», приносили пользу. Однако за десятидневное безрезультатное маневрирование на позиции они изрядно всем надоели. Люди рвались в бой, а им вместо этого приходилось довольствоваться... »атакой по луне».

Разговор, начатый матросом, никто не поддержал. В отсеке снова воцарилась тишина. Сладкие минуты заветного отдыха были недолгими. По переговорной трубе я услышал слова вахтенного офицера: «Командира корабля прошу в боевую рубку!»

Как бы изысканно вежливо и спокойно ни произносились эти слова вахтенным офицером, они преображали меня, заставляли забывать обо всем. Я прибегал в боевую рубку, совершенно не помня пути от отсека до перископа, и припадал к окуляру.

Этот миг всегда волновал подводников. Сам перископ казался им магическим прибором, от которого зависели все наши дальнейшие действия. Каждый с нетерпением ожидал, найден ли противник, или просто вахтенный офицер решил лишний раз по какому-либо пустяковому поводу потревожить командира.

На этот раз из-за горизонта вырисовывалась корабельная труба. Из нее выбрасывалась небольшая струя серого дыма. Мачт видно не было.

— Боевая тревога! Торпедная атака! — скомандовал я.

Мой помощник нажал на кнопку. По отсекам зазвенели колокола громкого боя. Через несколько секунд в переговорные трубы полетели доклады с боевых постов о готовности к атаке.

Мы стремительно шли навстречу фашистским судам. Когда расстояние между нами уменьшилось, я определил, что конвой состоял из двух больших, тяжело груженных транспортов, четырех катеров-охотников за подводными лодками, двух самоходных барок и двух торпедных катеров.

Конвой шел невдалеке от берега. Суда охранения располагались полукругом со стороны открытого моря. Это затрудняло наши действия. Транспорты, несомненно, везли груз боеприпасов и техники,  предназначенный для уничтожения советских людей. Надо было во что бы то ни стало пустить врага ко дну.

— Торпедные аппараты к выстрелу изготовлены! — доложили из первого отсека.

Было решено атаку произвести с короткой дистанции, предварительно, прорвав оба кольца охранения. Это надо было сделать так, чтобы гидроакустические приборы охотников не обнаружили нас и не начали бомбовое преследование еще до выпуска нами торпед.

Шумящие механизмы были остановлены, моторы работали на малом ходу. Подводникам было приказано слушать забортные шумы и докладывать о них в центральный пост.

Торпедная атака, даже учебная, требует большого напряжения сил — ведь именно торпедная атака подводит итоги громадной работе большого количества людей. В военное время ответственность подводников усугубляется. Каждая неудачная атака не только напрасная потеря торпед, затраченного труда и времени, но и поражение для всего экипажа. Поражение, которое приводило к тому, что враг получал новые подкрепления на сухопутном фронте.

— Слева по траверзу приближается охотник! — четко, не повышая голоса, но с заметным волнением доложил гидроакустик. — Пеленг не меняется.

Если пеленг не меняется, это означает, что катер пройдет точно над лодкой и не атакует ее. Однако люди, не знающие тонкостей правил маневрирования, в таких случаях обыкновенно думают, что охотник выходит в атаку. Чтобы избежать лишних волнений, я поспешил пояснить:

— Если пеленг не меняется, значит, все в порядке. Для выхода в атаку пеленг должен идти слегка на нос.

Едва я успел договорить, как над лодкой зашуршали винты катера-охотника.

Моё внимание привлек Трапезников. Лицо у него было бледное, лоб покрыли крупные капли пота. Было заметно, что он немного перетрусил. Но глаза матроса  блестели. В них даже читалось какое-то торжество.