Огонь в океане

Мы уходили на маленьком быстроходном судне. У трапа строй нарушился, сгрудились провожающие.

— Разреши абращатца к тебе, начальник! — услышал я позади себя коверканные русские слова.

Это был высокий, сухопарый грузин, убеленный сединами Бесо.

— Чем могу служить? Здравствуйте! — ответил я по-грузински.

— Куда идете? Можно сказать мне? — его висячие и белые как лунь усы зашевелились.

— А вам... зачем это знать?

— Как зачем? Я должен знать, куда идет жених моей единственной дочери!

— Какой жених? Ничего не понимаю...

— Владимир... жених.

— Какой Владимир? Их у нас три.

— Трапезников Владимир.

— Ах, вот оно что!.. Вашу дочь зовут Тинико?

— Да-а, Тинико, — старик улыбнулся горделиво и любовно.

— Здравствуйте! — из-за спины собеседника вдруг вырос старый украинец Григорий Фомич Григоренко. Мы все знали его уже два года — после скандала, который учинил в его доме Поедайло.

— Пришли нас провожать?

— У него тоже жених дочери... уходит с вами, — пояснил Бесо.

— Да ну?! Кто же?

— Поедайло! — не без гордости ответил Григорий Фомич.

— Поздравляю. Он хороший матрос.

— А Владимир плахой, да? — воскликнул Бесо, не на шутку встревожившись, так как услышал похвалу по адресу только одного матроса.

— О присутствующих не говорят, — я показал на Трапезникова, который, переминаясь с ноги на ногу, стоял невдалеке.

— Тогда скажи мне и Грише Фомичу, куда вы идете? — Бесо упорно старался говорить по-русски.

— Не знаю.

— Тайна, наверна. Ну, тогда скажи, далика или не далика идешь?

Убедившись в бесплодности допроса, недовольные старики простились сперва со мной, затем обняли смущенных женихов.

— Ярослав Константинович! — из толпы вынырнул Метелев. — Ты что ж это? Не простившись, уходишь?

— Вот... прощаемся. — Я пожал руку дяди Ефима. — За нашим воспитанником Васей прошу, дядя Ефим... посмотрите за ним. Нам не разрешили взять его с собой... Он к вам привязан как к родному человеку и...

— Не беспокойся, он здесь дома. Смотри за своими людьми в оба: дорога, видать, у вас длинная. Будь требовательным. Молодежь есть молодежь. Иногда баловство может до беды... Сейчас война!

— Это верно он говорит, — из-за спины Ефима  Ефимовича выросла знакомая фигура Селиванова. — Но за «малюточников» можно не беспокоиться.

— Время вышло, Ярослав Константинович, — вслед за рабочими торопливо пожал нам руки Лев Петрович.

Судно отошло от берега. На базе заиграл оркестр. Все шире и шире становилась полоса воды, отделявшая нас от остальных кораблей.

Кто-то, кажется Терлецкий, затянул, и остальные немедленно подхватили песню:

Прощай, любимый город!

Уходим завтра в море...

— Товарищ командир! — воскликнул Цесевич, указывая пальцем на одиноко стоявшую у северной стенки «Малютку». — Это наш Вася!

Экипаж был тронут вдруг поднявшимся над «Малюткой» сигналом: «Прощайте, боевые друзья! Счастливого плавания!» Звуки песни оборвались. Все мы с горечью смотрели на судно.

Набегавшая волна мягко покачивала его. Порт скрылся за горизонтом.

Я стоял у борта. Ко мне подошел Свиридов и рассказал, что накануне ночью он видел, как старшина Терлецкий, полагая, что его никто не видит, долго стоял около торпедного аппарата, потом прислонился к нему, прижался щекой.

Подслушивать его разговор с аппаратом Свиридов не стал и тихонько вышел из отсека.

— А как вы там ночью очутились? — спросил я.

Усмешка, с которой рассказывал все это Свиридов, тотчас же исчезла с его лица. Лицо его стало задумчивым и смущенным.

Оказалось, что он зашел ночью в отсек, чтобы положить в торпедный аппарат записку своему неизвестному преемнику.

— Я написал, что для наших аппаратов манжеты перепускных атмосферных клапанов надо менять через каждый месяц. Их принято менять через три месяца, а у нас так нельзя. Потом писал, что нужно особенно следить за нажимными блок-коробками. Иногда они отходят и могут вызвать срыв выстрела.

Потом... что после выстрела нужно проследить за посадкой боевых клапанов...

— И длинное у вас получилось письмо?

— Четыре страницы. Иначе нельзя, товарищ командир! — горячо объяснил Свиридов. — В инструкциях этого нет, а новый человек придет...

— Не спорю, — согласился я. — Думаю, что ваш преемник будет доволен.

Позже я узнал, что такие же записки были оставлены и в дизельном отсеке, и у электромоторов, и почти у каждого из многочисленных аппаратов и приборов подводной лодки...

Во флотском экипаже было шумно и многолюдно. Оказалось, что по таким же срочным вызовам прибыли экипажи нескольких миноносцев, крейсера и подводной лодки «Щука». Всего собралось около двух тысяч человек.

Командир базы объявил, что мне приказано срочно сформировать железнодорожный эшелон из моряков Черноморского флота и что меня назначили возглавлять его.

Порядок поведения в пути пришлось установить весьма жесткий: ни одному человеку не разрешалось без моего ведома выходить на остановках, переходить из вагона в вагон, покупать на станциях продовольствие.

Ночью эшелон вышел со станции Поти. Он должен был следовать по маршруту Поти — Туапсе — Ростов — Москва — Мурманск.

В Туапсе нас ждали первые неприятности.