Огонь в темной ночи

Стоило ли объяснять это наивной девочке, что вечеринка у Луиса Мануэла была для него пыткой? Нет, она все равно ничего бы не поняла. Дина так зависела от чужого мнения (вернее, была такой наивной, уточнил про себя Зе Мария), что всегда предоставляла другим разбираться, что скрывалось за внешней стороной событий. У нее самой от всех этих долгих часов в памяти остались только чай, мебель, непонятный и «надоедливый» разговор, не имеющий к ней отношения, и ноги Эдуарды. Это бессознательное парение над вещами вызвало в нем бешеное возмущение. Ему казалось просто необъяснимым, что Дина, которая вошла в его жизнь, оставалась равнодушной к его интересам. Если он страдал, если он подвергал себя наказанию, Дина обязана была ему сочувствовать и тоже терзаться.

Зе Мария понимал, что постоянно рассматривает Дину сквозь призму своей обиды. Ее самое, ее неизменный дешевенький костюм, вязаную кофточку, небрежность в одежде. Нищета преследовала его повсюду, она пятнала тело, а порою и чувства, точно гной из прорвавшегося нарыва. Даже нежность Дины, казалось, не избежала этой заразы. Ее нежность, доверчивость, ее постоянство в любви к нему.

— Можешь отправляться домой. Я хочу побыть один.

— Почему? Ну почему ты рассердился?

— $[еще зайду в кафе.

— Но ведь ты уже подкрепился. И весьма основательно, хитрец ты эдакий! Я прекрасно видела…

— Мне надо встретиться с товарищем.

— Ну поднимись хотя бы сперва в свою комнату, Зе Мария! Только иди вперед, чтобы нас не застали вместе, и загляни в свою комнату, я приготовила для тебя сюрприз… — И она с тоской сжала его руку. — Обещай мне, что сделаешь это. Тебя ожидает такая маленькая вещичка, Зе Мария…

Сердце в груди у него сжалось. Бедная Дина, удивительная Дина! Как бы он хотел вознаградить ее за безмятежный покой, за любовь и наивность!

— После, Дина, обещаю тебе!

Отсюда можно было уже разглядеть балкон его комнаты под самой крышей, гранитный козырек, защищающий окна от вторжения грязной и мрачной улицы. Что за маньяк приказал выстроить здесь дом? Кого так очаровал пейзаж, что он решился воздвигнуть эту смотровую вышку на пронизывающем ветру? По привычке Зе Мария взглянул наверх, где на карнизе жались друг к другу голуби. Там находилась его нора. «Архитектор, спроектировавший эту клетку, здесь никогда не спал. Но должен же он был предвидеть, что однажды бедняк вроде меня, хоть и не интересующийся красивым видом, вынужден будет тут снять дешевую комнату. А если и ночевал, то сначала законопатил все дыры, да и одеяла у него были теплые».

При одной мысли о возвращении домой, в нору, у него становилось нехорошо на душе. Нет, он придет позже. Гораздо позже.

Дина перебежала на другую сторону улицы и уже из подъезда крикнула:

— Сюрприз, слышишь? Поищи хорошенько…

Теперь Зе Мария был уверен, что возвратится только на рассвете. Наверное, это будет такая же бессмысленная, будоражащая нервы прогулка, что и всегда: берег реки, кафе, таверны и дома проституток. Наверное, он снова натворит глупостей, в которых уже не способен раскаяться, хотя всякий раз обещал себе на другой же день приняться за учение с таким усердием, _что ничто не сможет ему помешать. Учение будет его реваншем, только оно позволит ему достичь такого положения, когда сильные мира сего примут его как равного. Деньги — вот единственный понятный им язык. Он был среди других скоморохом, и унижения все сильней разжигали в нем ярость. «И все же… Все же, — твердил он про себя, как случалось не раз, — это будет последняя ночь сумасшествия и сумасбродства. Самая безумная из всех ночей».

Когда поздно ночью Зе Мария вернулся домой, он совсем забыл о сюрпризе Дины. И только утром, проснувшись, обнаружил под подушкой мятый листок из тетради. Это был написанный рукой Дины сонет. Сонет, который она посвящала «своему дорогому и любимому Зе Марии».

XVI

Целую неделю Зе Мария старался избегать тех мест, где он мог встретить друзей, и все же, после того как несколько дней подряд ему пришлось ограничиваться стаканом молока вместо обеда, он не в силах был противиться искушению хорошо поесть и потому зашел к Луису Мануэлу.

Зе Мария ел с волчьей жадностью, даже не заботясь о том, чтобы скрыть, какая причина привела его сюда. У него с трудом удавалось вырвать хоть слово. Эдуарда проводила гостя до дверей и, пожимая ему руку, сказала:

— Раз уж нет иного способа заставить вас разговориться, приглашаю вас как-нибудь вечером на прогулку.

— С каких это пор вас стали интересовать разговоры со мной?

— Какой вы, право, злопамятный. Тогда подойдем к вопросу с другой стороны: предположим, что мне просто хочется побыть с вами.

— И по-вашему, достаточно этого каприза? А вы спросили, нахожу ли и я удовольствие в вашем обществе?

— Вы грубиян. Именно поэтому я и повторяю свое предложение.

Зе Мария бесцеремонно оглядел ее, точно оценивая породистое животное. Оба засмеялись, и он сказал:

— Кажется, я согласен.