Огонь в темной ночи

Зе Марии показалось невероятным, что Жулио задумал примкнуть к этим молокососам. Что он с ними заодно. Ведь они жаждали уличных беспорядков, а возможно, и драки. Нет, ничто в протесте лицеистов не вызывало его сочувствия. Зеленая молодежь. Жизнь еще не закалила ее. Родители старались сделать их юность безмятежной и обеспеченной, у них были деньги, самоуверенность, богатые перспективы. У них был сытый желудок. Да, сытый желудок. Теперь, когда Зе Мария остался в столовой один, запах еды вызвал у него мучительный аппетит. Он чувствовал себя единственным претендентом на великолепную добычу, до сих пор казавшуюся недоступной. И он был голоден. Очень голоден. И хотя ему было неприятно пользоваться едой, принадлежащей сеньору Лусио, родителям Дины, он не мог больше удерживаться и опустошил несколько тарелок супа, оставшегося после тех, кто вскочил из-за стола.

Когда демонстранты заметили, что им удалось завоевать сочувствие старших, храбрость их удвоилась.

— Обреем их!.. Обреем всех до единого!

Один из манифестантов улыбнулся прохожим приветливой и в то же время свирепой улыбкой. Но вдруг кто-то вылил на него из окна ночной горшок. Это был доктор Патаррека; подстрекаемый криками: «Покажите им патологию, доктор!» — он счел своим долгом сохранить верность дружбе. Угольщица заперла дверь на засов в ту самую минуту, когда «мятежники» уже ломились к ней в дом, но ей не удалось помешать им забросать окна камнями.

Теперь студенты были готовы на все. Раздались голоса, призывающие отправиться туда, где бы они могли найти защитников старых обычаев и традиций. Назвали чье-то имя. И тут кто-то вспомнил, что совсем недавно видел этого парня у дома возлюбленной, недалеко от Ботанического сада.

Поток черных плащей скатился по склону, но когда толпа поравнялась с Ботаническим садом, она уже наполовину поредела, ее выкрики и угрозы замирали среди пустынных улиц.

Студента уже предупредили об опасности, и, хотя бледность его лица выдавала волнение, он продолжал стоять спиной к нападающим у окна девушки, не обращая внимания на крики беснующейся толпы. Никто из лицеистов не осмеливался отделиться от группы, спокойствие студента, пусть даже наигранное, внушало им Уважение.

Они ожидали чего угодно, только не этого презрения к их воплям. Вдруг один из парней, набравшись смелости, вышел из толпы.

— Эй, трусишка, перестань разыгрывать из себя храбреца только потому, что ты прячешься за юбку!

Испуганная девушка позвала на помощь родных, а ее друг, подпустив парня поближе, наставил на него пистолет. Толпа, не ожидавшая ничего подобного, всколыхнулась, точно волна пробежала по середине реки, и это волнение смешало ряды лицеистов, а недавний смельчак растерянно оглядывался назад, тщетно ища поддержки. Студент продолжал целиться в него из пистолета и, уверенный, что укротил врага, засмеялся. От такого оскорбления кровь закипела в жилах предводителя отряда, и он в истерическом порыве разорвал на груди рубашку, подставив под выстрелы обнаженную грудь.

— Целься сюда, трус! Стреляй, не бойся, ведь вся твоя сила в пулях!

Пистолет дрогнул в руках студента. Они несколько мгновений молча смотрели друг на друга, и мгновения эти показались взволнованным зрителям бесконечными. Наконец студент медленно спрятал оружие в карман.

Теперь, когда, казалось, конфликт был устранен, все в глубине души желали, чтобы тягостная сцена поскорей окончилась. Поэтому они шумно поддержали предложение товарища, выкрикнувшего: «Пошли в Академическую ассоциацию, выкурим их из норы!» Но прежнего энтузиазма уже не было. Лихорадочное возбуждение, приведшее их сюда, иссякло.

— Вперед, на взятие «Бастилии»!

Когда они вновь направились к университетскому кварталу, в переулках их подстерегали, точно засада, небольшие группы студентов, закутанных в плащи. Фланировавших по улицам отрядов полиции стало вдвое больше, хотя полицейские пока не вмешивались, делая вид, что не замечают ни волнения, ни вызвавших его тайных причин.

У дверей Академической ассоциации, прислонясь к косяку и покуривая сигарету, их поджидал Людоед. Когда студенты приблизились, он бросил одному из них окурок под ноги. Снова группа заколебалась. В этот момент Жулио, сам не понимая как, очутился во главе «мятежников». Его мало кто знал, но все сразу почувствовали атмосферу политических разногласий и личных конфликтов, которые, вероятно, давно подготовляли события этого дня. Жулио и Людоед медленно сходились, с видом гладиаторов, оценивающих противника, и собравшиеся инстинктивно почувствовали, что не должны вмешиваться. Никто не подзадоривал соперников и не бросал насмешливых реплик. Внезапно они бросились друг на друга и, сцепившись, покатились по земле.

Тогда студенты в плащах, загораживавшие проход на соседние улицы, с угрожающим видом окружили лицеистов и первыми напали на тех, кто стоял к ним поближе.