Огонь в темной ночи

— А вы, оказывается, шутник, сеньор доктор, — и, обращаясь к другим, подтвердил: — Этот вот мой друг…

— Друг?! — Студент оперся о железную спинку скамьи, вытаращив от изумления глаза. — Как ты думаешь, скотина, кто перед тобой находится?

— Извините… — пробормотал рабочий жалобным голосом, в котором, однако, звучало изумление. — Я думал, что… — И, потеряв над собой власть, он отбросил фуражку на другой конец зала. — Если вы хотели посмеяться надо мной, тогда, конечно, дело другое!

Хотя неожиданная реакция «зулуса» и развлекла студентов, им хотелось узнать, чем окончится так забавно начатая история, и поэтому они принялись его успокаивать, уговаривая не принимать слова обидчика всерьез.

— Друг Жервазио Лейтао, не будьте таким ершистым… Здесь нет полицейских. Выпейте стаканчик и доскажите нам свою историю.

— Катитесь вы к черту, и пускай он вас унесет вместе с Жервазио и вашим пьянчужкой коллегой! Пыжитесь тут от гордости, будто вы и впрямь невесть что, а ведь такой бедолага, как Инасио, тоже может за себя постоять.

— Успокойтесь… лев! Я не сомневаюсь, что вы поставили наглого швейцара на место. Раз уж вы сумели сладить с дюжиной полицейских, что вам стоило справиться с одним охранником.

— И справился. Я заткнул ему глотку такой фразой: «Я слуга сеньора доктора Мануэла». Только это произошло уже в коридоре.

— А! — воскликнул захмелевший студент. Но у него уже не хватило сил, чтобы что-то сказать. Голова студента тяжело опустилась на стойку.

Часть вторая

I

— Это моя жена.

Сеньор Лусио так и замер от неожиданности с открытым ртом и, ни слова не говоря, бросился на кухню сообщить новость жене. Дона Луз вышла в коридор, пристально оглядела их, скорее с недоверием, чем возмущенно, и так же молча удалилась в свое святилище.

Зе Мария сам не мог объяснить, что заставило его остаться в пансионе сеньора Лусио. Он пытался убедить себя, что соображения экономии, дешевизна комнаты, кредит, в котором хозяин никогда не отказывал ему в трудную минуту, для него важней, чем двусмысленное положение, в каком он окажется после женитьбы, продолжая жить у родителей Дины. Но, вероятней всего, именно это неудобство, всегда существующее в потенции как разрушительная сила, и заставило его остаться. Переехать из пансиона означало бы снова показать себя трусом.

С другой стороны, он предпочитал, чтобы все, что отравляло его существование, осталось таким, как прежде, без маскировки. В конце концов, ничего не переменилось, и надо постоянно об этом помнить: комната все та же, обстановка та же, и в довершение всего Эдуарда станет каждую минуту донимать его своими капризами, а хозяйка суровым осуждающим взглядом не преминет отравить их существование. Ему хотелось выбраться из трясины, но, пока он осужден прозябать тут, надо мириться со всеми неудобствами. А если брак с Эдуардой и в самом деле ошибка, лучше всего это честно признать здесь, где с любопытством будут следить за каждым их шагом. Здесь, где все его проблемы сохранились во всей своей сложности.

Зе Мария остановился в дверях: пусть Эдуарда сама увидит, с чем ей предстоит сталкиваться изо дня в день, однако встал так, чтобы видеть в зеркале, как она на все реагирует. Но Эдуарда осмотрела запущенную и грязную комнату с радостным чувством, точно делала открытие, с нетерпением человека, стремящегося поскорее окунуться в ту жизнь, что прежде была ему недоступна. Она подпрыгнула на пружинном матрасе, открыла дверь на балкон, жадно глотнула свежего воздуха и, схватив Зе Марию за руку, втащила его в комнату.

— Видишь, что тебя ожидает, — вызывающе сказал он.

— Меня ожидает целая жизнь с тобой.

— Но ты притворяешься, будто не знаешь, что представляет собой эта жизнь.

Эдуарда решительно вздернула подбородок.

— Я все отлично знаю. Даже то, что ты из кожи вон лезешь, чтобы отравить приятные нам обоим минуты.

Он разжал руки, обвивавшие ее талию. Несколько недель он повторял один и тот же вопрос: «Ты хорошо подумала? Ты хорошо подумала?», намеренно разрушая ту легкость, с какой она приняла решение выйти за него замуж, причем приняла его так, словно с волей самого Зе Марии можно было не считаться. Да, в решительности Эдуарде не откажешь, но кто бы на ее месте не проявил мужества? Она очертя голову бросилась в авантюру, невзирая на слезы родителей, на угрозу скандала, прежде всего потому, что ей неожиданно представилась возможность разрушить планы семьи, а это ее особенно привлекало. И ведь ее ожидала новая жизнь, лихорадочная, непостоянная, что как раз соответствовало ее характеру. Эдуарде нечего было терять. Никто не помешает ей вернуться обратно. А вот что станет с ним?