Он сказал кучеру, куда ехать, и лошадь тронулась, быстро застучав копытами по мощеной улице в сторону моста Нотр-Дам.
Вада сидела прямо, положив руки на колени. Она ясно представляла себе, как Пьер сейчас вжался в угол кареты, намеренно подальше от нее. Они уже проехали значительное расстояние, а он все молчал. Наконец Вада нарушила затянувшуюся паузу и спросила, едва не всхлипывая:
— Ты сердишься на меня?
— Нет, нисколько.
— Тогда почему ты везешь меня в гостиницу?
— Ты же не захотела остаться.
— Мне жаль, что так произошло.
— Ты действительно сожалеешь? Но прежде чем Вада смогла ответить, он сказал совершенно другим тоном:
— Нет! Я не справедлив. Ты права, ты абсолютно правильно сделала, что остановила меня.
— Глупо было с моей стороны… пугаться.
— Это было очень благоразумно! — возразил ей Пьер.
Возникла тишина. Затем Вада нерешительно спросила:
— Ты пригласишь меня снова куда-нибудь? После паузы, которая показалась ей слишком длинной, Пьер ответил:
— Завтра я уезжаю. Мне нужно съездить за город, взять для «Плюма» интервью у художника, о котором я пишу статью. Если ты еще будешь в Париже, когда я вернусь, с удовольствием навещу тебя.
Вада до боли сжала пальцы. Он, конечно, сердится на нее. Таким официальным тоном он не разговаривал с ней ни разу за весь вечер, а теперь еще и уезжает. Может быть, она его уже никогда не увидит.
— Пожалуйста… — Вада невольно потянулась к Пьеру. — Пожалуйста… я не понимаю… что я такое сделала, почему ты сердишься на меня?
Пьер смотрел прямо перед собой, не оборачиваясь. Она ждала ответа, глядя ему в лицо, ясно различимое при свете уличных фонарей. Пьер медленно повернул к ней голову.
Он увидел ее обеспокоенность, умоляющее личико, обнял и привлек к себе. Вада снова оказалась в раю: Пьер больше не гневается на нее. Она уткнулась лицом в его плечо и, все еще не понимая, что произошло, сказала:
— Мне очень, очень жаль, что испортила тебе вечер!
Она почувствовала, как напряглась его рука, когда она продолжила:
— Это самое прекрасное и удивительное из того, что со мной когда-либо происходило!
— Ты говоришь это серьезно? — спросил Пьер.
— Как я могу убедить тебя? Теперь я знаю, что никогда в жизни не была так счастлива! Помолчав, Пьер проговорил:
— Послушай, Вада, я хочу, чтобы ты мне кое-что пообещала. Поклянись чем-нибудь для тебя святым.
Девушка вопросительно подняла к нему свое ЛИЦО.
— Что именно? — спросила она шепотом, испугавшись серьезности его тона.
— Ты должна мне поклясться, что никогда, ни при каких обстоятельствах не войдешь одна в холостяцкую квартиру или в дом к мужчине, — ни днем, ни тем более ночью.
— А что дурного в том, что мне захотелось увидеть твою студию? — удивилась Вада.
— Скажем, это было не благоразумно и не должно повториться, особенно в Париже.
— Но почему?
Пьер не ответил сразу на ее вопрос, и Вада решила, что он тщательно подбирает слова. Затем он сказал:
— Я напугал тебя немного, но ты можешь испугаться еще сильнее, если окажешься с кем-то другим, кто не отвезет тебя домой, когда ты захочешь уйти.
— Ты имеешь в виду, что он будет продолжать… целовать меня?
— Да, это может случиться и, кроме того, кое-что еще…
— Что значит — «кое-что еще»?
— А это тебе знать не нужно, — ответил Пьер. — Просто ты дашь мне обещание. Поклянись, Вада.
— Обещаю, что никогда не войду одна… в дом мужчины.
— Конечно, тебя нельзя было отпускать в Париж с одной лишь горничной, — заметил Пьер.
Вада услышала в его голосе раздражение.
— Мы должны были быть вместе с мисс Хольц, — объяснила девушка. — Но ее ненадолго задержали.
— Но как же ее мать позволила вам, двум совсем юным существам, уехать из Нью-Йорка в сопровождении только служанки? Это невероятно!
Могла ли Вада все это ему объяснить? Чтобы отвлечь Пьера от подобных мыслей, она быстро перевела разговор на другую тему.
— Хорошо, я выполню свое обещание, но мне так хочется получше разглядеть твою студию.
— Возможно, я приглашу тебя туда, когда вернусь. Но только не ночью.
Последние слова он произнес как будто для себя.
Вада обнаружила, что они уже на улице Риволи и через несколько минут подъедут к отелю.
— Пожалуйста… постарайся вернуться до того, как я уеду из Парижа, — попросила она.
— Это зависит…
— Зависит от чего? — спросила девушка.
— По правде говоря, это зависит от того, что я буду чувствовать завтра утром, — ответил Пьер. — Сегодня вечером нас обоих заворожила какая-то колдовская сила. Может быть, утром мы оба проснемся с другим настроением.
— Как бы то ни было, я всегда буду помнить этот вечер, самый прекрасный в моей жизни, — прошептала Вада.
Когда она произнесла эти слова, экипаж уже остановился у парадной двери отеля, и портье поспешил по ступенькам вниз, чтобы открыть дверцу кареты.
Ваде ничего не оставалось, как выйти из нее. Она стояла под колоннами на улице Риволи и смотрела на Пьера.
— Вы не поднимитесь со мной? — проговорила девушка.
Ей невыносимо было думать, что сейчас они должны попрощаться, и никак не могла себе представить, что, возможно, видит его в последний раз.