Огонёк в чужом окне

Дом еще не заселен, а ребятишки уже вовсю хозяйничали во дворе, звенели у обледенелого сугроба, забирались на него и скатывались в снег с визгом, хохотом, теряя шапки, рукавицы. Кто-то уже успел вылепить смежную бабу с носом-морковкой и даже с короной на голове — консервной банкой.

Мне хотелось, чтобы и наш с Клавочкой малыш играл здесь в снегу... Клавочка и слышать об этом не хочет. Теща поддакивает: «Она права, Витя! Дураки вы, молодые, сами себе петлю на шею накидываете, с детьми, считай, молодости нет...»

Л сама ведь молится на свою единственную «доцю», пылинки с нее сдувает.

Но где же Клавочка?

Шофер сказал, что она в кабину не села.

Странно.

Теща забегала, заволновалась:

— Доця, ты где? До-ця-а!

II начали мы бегать по кругу: я за тещей, тесть за мной, потом мои ребята, шофер и тот примкнул, давал указания: «Может, она там? Л за машинами, за теми машинами поищите!»

Клавочки нигде не было. Но не мог же среди бела дня исчезнуть бесследно человек?

Ее украли,— стонала теща. — Увезли! Рассказы-пали, ездит один тут на зеленой машине... Девушек сма-мнпает... О боже, что ж это я ничего не делаю! Надо в милицию заявить, сейчас же заявить надо.

Я попытался ее успокоить, высказал предположение, что Клавочка, вероятно, уже наверху, у квартиры.

— Что ж, о,на, по-твоему, туда через замочную скважину проникла? — Теща, не вынимая из кармана рук, позвенела там ключами. — Господи, с ней случилось что-то, может, ее в живых уже нету!..

— Дайте ключи! — потребовал я.

Она отдала их мне с таким видом, будто никогда назад получить уже не надеялась.

— Пойдемте, бабушка, потихоньку, наверх поднимемся.

— Дайте мне что-нибудь, снесу,— вызвалась она.

— Без вас сделается,— остановил я. — Пойдемте!

Лавируя среди машин, мы с бабушкой сумели пробиться только к парадной, дальше путь заградил сервант: его пытались занести за лифтовую шахту трое мужчин в рабочей одежде. Женщина в черной каракулевой шубке и в такой же шапке, которая ежеминутно съезжала ей на глаза,— она то поправляла шапку, то умоляюще складывала руки на груди и просила:

— Осторожненько, ради бога, я хорошо заплачу, осторожненько...

Я помог подтолкнуть шкаф, и мы с бабушкой пошли вверх по лестнице, отдыхая на каждой площадке.

— Э-э,— вздыхала бабушка. — Это не по мне...

— Лифт будет работать, пешком вам не придется.

— Да, пешком плохо...

Клавочки наверху не было. Я оставил бабушку у дверей нашей квартиры и спустился вниз. Где-то на всю лестницу пели про то, как ревела буря, дождь шумел. Потом: «Степь да степь кругом, путь далек лежит, в той степи глухой умирал ямщик...»

Я, провожая ребят, пообещал устроить законное новоселье.

На тещу жалко было смотреть.

— Чувствует мое материнское сердце, с ней что-то случилось,— стонала она. — О боже, а я тут с тряпками...

Тесть, чего с ним никогда не было, закричал:

— Никуда она не денется! И нечего панихиду по ней служить!

Бабушка притихла в ванной комнате, даже свет там не зажгла, сидела на батарее, горевала.

Я не знал, что и думать. Разделял тревогу семьи: видно, на самом деле что-то случилось. Вызвался пойти в ближайшее отделение милиции — там помогут. Оставаться дальше в неведении было невыносимо.

Но не успел я подойти к двери, как раздался звонок.

— А я три фильма посмотрела! — беспечно заявила Клавочка. — И пообедала в ресторане. Да не смотрите вы на меня так, днем там обеды недорогие, как в обычных столовках.

Тесть сказал:

— Ну и паршивка же ты, Клавдия! Сейчас возьму ремень, задеру юбку и отвожу! Не посмотрю, что замужняя.

Теща быстро подошла к дочери и хлестнула ее ладонью по щеке. А я только взглядом и смог потребовать объяснения: любое слово застряло бы у меня в горле.

— Терпеть не могу чемоданной возни,— сказала Клавочка, взяла меня за руку и потащила в нашу комнату. — Кутерьма на нервы действует. Ой, Витенькаг, наконец-то мы дождались!.. — Разбежавшись, она прыгнула на кровать, покачалась на сетке. — Вы и без меня хорошо справились.

Без нее справились... Страшный суд.

Бабушка ожила, переходила из комнаты в комнату, радовалась, разговорилась:

— На дворе что делается, а? Морозище такой, а у нас как в печке. Хоть без платка ходи, и дровец не надо. Вода горячая. А я, бывало, каждый свой день начинала с того, что плиту выгребала, в золе вся обпуд-ренная. Потом за дровишками шла, за углем, наберу в ведерко. Пока плитка топится, хорошо, а к утру вымерзает все, из-под одеяла выбираться страшно. А тут...

Она открыла на кухне кран с горячей водой, подставила руку и ойкнула. Я научил ее управляться с двумя кранами. Она подержала ладонь под теплой струей, потом, присев на корточки, потрогала батареи, коснулась паркета, погладила его, спросила недоверчиво:

— Это насовсем нам дали или еще отобрать могут?

— Насовсем.

— Не погонят отсюда, значит?

— Кто ж вас гнать будет? Пропишем, и площадь ваша навсегда. Как собственная.