Ограбление казино

— Лайба, — сказал Амато. — У Конни есть пацаны, в основном флегоны, но один сообразит, что если он на улице, а дождь идет — надо в дом зайти. И я знаю, где годный «крайслер» стоит. Думаю, он его сможет закоротить так, что яйца останутся целы. И два тридцать восьмых — должно хватить. Лыжные шапочки или что-нибудь — ваши.

— На такую работу мне бы кочерыжку, — сказал Фрэнки. — Да побольше, чтоб сразу обосрались, только войдем.

— Срастим, — ответил Амато. — Возьмешь. Мне-то что. Только, блядь, не тормози, вот и все. Мы не одни на свете такие умные.

4

«300Ф» тихонько делал восемьдесят по трассе 128 на север.

— Отлично она выглядела, — говорил Расселл. — То есть, в натуре.Сиськи — во, а еблась, как последний раз в жизни. Тачка отличная, а? Как в своей спальне катаешься, но все равно колеса зашибись.

— Вот бы неплохо, — сказал Фрэнки, — очень мне этого хочется — чтоб такие машины еще продавались. ^[6]

— Оставь эту себе, — сказал Расселл.

— Как раз то, что мне надо, — сказал Фрэнки. — Годная бригантина. Не, не выйдет — те, что есть сейчас, убиты до того, что покупать нет смысла. Блядь. Расскажи еще про нее.

— Хочешь, чтоб чердак снесло? — спросил Расселл. — Тебе, что ли, по-прежнему не перепадает?

— Завтра вечером перепадет, — ответил Фрэнки. — Если у нас все срастется, это у меня последний вечер в монахах. Рассказывай давай. А со своим штуцером я сам разберусь.

— Еще бы, такая практика, — сказал Расселл.

— Кто бы чирикал, — сказал Фрэнки. — Кто Козлине в очко заправлял? А сейчас что запел?

— Первое правило, — ответил Расселл, — чистенький старичок. А телок я там в округе не видал.

— Кто сказал, что Козлина чистенький? — спросил Фрэнки.

— Не я, — ответил Расселл. — И это второе правило. Если нет чистенького старичка, бери грязненького.

— Надо было козу тебе спроворить, — сказал Фрэнки. — У меня на попкарей рычаг был. Надо было передать. А мы бы все поглядели. А ты точно собакам своим не вставляешь, как Джон говорил?

— Собаки кусаются, — ответил Расселл. — Я одного пацана знавал… у одного пацана такса была, в общем, не важно. Хочешь совет, Фрэнк? Даже близко к собакам не подходи. Тяпнут так, что оттяпают, я слыхал — это больно. Лучше с ворохами. Если найдешь.

— Знаешь что? — сказал Фрэнки. — Я даже не знаю уже как-то. Может, та же хуйня. Может, телок тоже больше не делают. Хорошую полусферу не достанешь, от нее кто-нибудь болеть будет или как-то, она топливо жрет, так что меня совсем не удивит, если и двустволок уже не выпускают.

— Они есть, — ответил Расселл. — Как и мы. Они всегда есть. Хорек чего-то захочет — так он знает, где нас найти. Мы заходим, мы выходим — а он сидит где-то выпивает, а получит столько же. Он-то знает, где мы есть. А девки? То же самое. Они такие же чокнутые, как мы. Один шизик пользуется другим. А больше ничего. Та девка, с которой я барахтался? Шиза. Красивая, но ебнутая. А как при этом выглядит, не важно. И она не виновата, что у ней в башке пиздец. А там он. Ебанутая она на всю голову… На Холме живет, да? — продолжал Расселл. — Я подымаюсь, она дверь мне открывает — голая. Вот так вот прямо. Я как-то охуел даже. А она очень симпотная. То, что у меня раньше бывало, — ну, я не то чтоб неблагодарен, сам понимаешь, да? Но давно все это было. А эта детка — она что-то. И вот я стою, пялюсь на нее. А она спрашивает: «Мы чё-то делать будем или как? Или ты весь день тут стоять будешь?» Я захожу и шворю ее. Зашибись. А потом мы с ней там лежим, я с ней поигрываю, а у нее трава отличная, все, короче, здорово. Только она, блядь, вся ебнутая. Совершенно не в себе.

— Подкинь номерок, — сказал Фрэнки. — И туда больше не возвращайся. Нечего тебе с чокнутыми бабами водиться. Только номер мне дай. Я к ней съезжу, Библию ей, блядь, почитаю, что ли.

— Я не говорил, что я к ней больше не вернусь, — сказал Расселл. — Я только сказал, что она ненормальная.

— А по-моему, тебе не стоит к ней больше, — сказал Фрэнки. — Неприятности будут — у такого-то простого честного паренька, как ты, коли с чокнутыми поведешься. Передай ее мне. Я ей мозги-то на место поставлю, вот чего. Ей лучше станет.

— Ну да, — сказал Расселл. — И она тогда сделает, что грозилась, а повесят на тебя, и тогда тебе пиздец, Кочис. Она руки на себя наложит.