Ограбление казино

— Она мне, еть-колотить, продыху не давала, — сказал Расселл. — «А мы опять давай?» Вообще никакого продыху. Ну хоть минутку погоди, пусть снова встанет. «Я сама могу», — говорит — и давай мне отсасывать. Ну а я, ты знаешь, совсем недавно откинулся. У меня так быстро не вянет. И я знал, что будет. Но ей говорить не стал, и она полный рот хлебнула. От чего, само собой, чуть не подавилась — садится такая, губы вытирает, смотрит на меня и говорит: «Ну, спасибо, сволочуга». Я говорю — тогда я так ей сказал: «Слушай, я же не знал. То есть ты ж, похоже, знаешь, на что подписываешься». — «Ага, — отвечает, — ага, и ты, наверно, подумал, мне молофья на вкус нравится…» Поэтому я ей сказал, — продолжал Расселл. — Козлина всегда так делал. Ебиле все мало бывало. Говорил, он от такого молодеет. «Мне-то самому не очень нравилось, — сказал я ей, — это он любил, и я не знаю». А она мне: «Вот ты говно же. Вы все говно, правда, говеха? Ни одного среди вас, кто не говно». Ну и пошли песни с плясками. Мы там лежим такие, а квартирка-то у нее ничего так себе, на стенке всякие африканские маски и все дела, а она дуется и ноет, в первый раз тоже ничего особенного не вышло, никогда же не получается, а она все надеется, и тут выясняется, что квадрат вообще даже не ее. Я-то думал, это ее хаза. А там этот парняга живет, с которым она ходит, вертак там, все остальное — его. А он в школе. Что-то там себе срастит, потом еще чего-то поделает, и заниматься этим он будет миллион лет или около того, а она с него имеет шиш да маненько, поэтому она сама парням звонит, объявы в «Фениксе» печатает: «Требуется бывший зэк, длинный болт, любовь и нежность». То есть она всего этого не рассказывает. Но суть в этом. И я ей говорю: «Хватит мне вешать, ага? Хочешь в койку? Вот я пришел, давай в койку. А это все нахуй». А она меня знай надрачивает. И говорит: «Так он думает, что все на свете знает. И считает, что я не знаю ни фига. И он поэтому может ко мне относиться как хочет. Вот уж дудки». А потом говорит такая — говорит: вот возьму и покончу с собой. А я на нее смотрю — и девчонка эта явно не шутит. Помнишь, Гринэн какой был, там же все вверх дном, его грохнуть собирались, а он доску себе под рубашку заложил и ходит, помнишь, как он выглядел?

— Он же знал, что ни фига не поможет, — сказал Фрэнки.

— И не ошибся, — подтвердил Расселл. — Под душ-то с доской не полезешь. Так вот, эта телка точно так же выглядела. Без балды. Точно. Едрить твою, мне только этого не хватало. Придется какому-нибудь лягашу, блядь, объяснять, как я тут оказался у чувака дома, которого я даже не знаю, и девка эта с собой кончает, а мне про это ничего не известно? На такие штуки они опять стул включают. И я ей говорю: ладно, это потом, а пока давай еще разок, а? И мы дали еще разок. А потом, после, я уже себяне помню. Девка — полный отпад. Я б на твоем месте — я б от этой бабы, Фрэнки, держался подальше.

— Я подумаю, — сказал Фрэнки.