– Пахомыч, лапушка, а ты, оказывается, еще и женщинами интересуешься, но зачем это восьмидесятилетнему девственнику?
Пахомыч улыбнулся, показав единственный зуб, почесал лысую голову и сказал:
– Вообще-то мне семьдесят один год, и женщины меня волнуют также сильно, как и в молодые годы.
– Это чистая правда, – подтвердил Юра, – Пахомыч каждый вечер онанирует, как молодой мальчик.
Возмущенный Пахомыч, скрипя суставами, поднялся с кровати, дошаркал до Юры и прокричал тоненьким фальцетом:
– Юрка! Молокосос сраный! Не лезь в мою личную жизнь своим свиным рылом! Негде от вас спрятаться, черти окаянные! – И поковылял из палаты, хлопнув дверью так сильно, что проснулись несколько спящих в дальнем углу больных, насчет которых я уже начал было беспокоиться.
Виталий поднял большой палец руки к потолку:
– Мужики, а ведь в Пахомыче еще жив мужчина, и даже его жена Татьяна за пятьдесят лет супружеского воздержания не смогла его уничтожить. Судя по всему, старик влюблен в нашу Наталью Ивановну или я не писатель.
Тут дверь в палату распахнулась, и вкатилась, повизгивая, каталка. На ней лежал кое-как укрытый больной в бессознательном состоянии, а санитар тоже ехал, навалившись на край каталки животом. Сзади шагала грузная чернявая медсестра Галя. Каталка подъехала к освободившейся кровати, веселый санитар соскочил с нее, а подошедшая сестра прокричала в самое ухо лежащему:
– Слева кровать, перекатывайся!
Санитар нагнулся и заорал в другое ухо:
– Слева кровать, а справа аппетитная медсестра, прими правильное решение!
Сестра отвесила напарнику затрещину и, перевалив больного на кровать и швырнув на подушку его спортивные штаны, снова закричала ему в ухо:
– До утра не вставать, не курить, не есть-не пить!
Веселый санитар заорал в другое ухо:
– В двенадцать ночи – завтрак, не пропусти! – и отскочил, чтобы не получить подзатыльник от сестры, которая поставила невменяемому мужику капельницу и удалилась, а санитар выехал вслед за ней на пустой каталке.
– Видно, после операции, – предположил Виталий.
Привезенный беспрерывно трясся и ворочался.
– Не крутись! – строго, тоном сестры Гали прикрикнул на него Юра, а я заметил что пузырьки в бутылке с жидкостью уже не бегут.
Громко топая, пришла медсестра, за которой сбегал Юра.
– Я тебе как руку положила?! – заорала она на прооперированного. – А ты как держишь? Уже вену дует! – она вогнала иглу в новое место. – Значит, буду колоть бесконечно, раз плохо держишь!
Суровая Галя ушла, мужик вроде бы перестал крутиться, но зато теперь кашлял и дышал, как будто перед смертью. А я подумал: как мне повезло, что позавчера был День медицинского работника и мне ставила капельницу не Галя, а добрая Наталья Ивановна.