Ограбления и кражи

После этого сомнения еще более усилились. Один из академиков указал, что подлинность писем и заметок Паскаля явно сомнительна, ибо содержание их предполагает знакомство с мерами и формулами, которые стали известны лишь после смерти Паскаля. От издателя трудов Паскаля в Академию поступило письмо, в котором документы, представленные Шалем, прямо назывались подложными, написанными ради шутки Издатель выражал негодование по поводу того, что Паскалю приписываются грубые и неискусные марания. Но Шаля и большинство академиков не смутили подобные заявления. На очередных заседаниях Академии представлялись все новые и новые документы из переписки Паскаля с Ньютоном.

Вскоре в полемику по поводу документов из коллекции Шаля вступили ученые Англии, защищавшие Ньютона от умаления его славы. Количество же документов все увеличивалось. Появились письма, свидетельствующие о сношениях Паскаля с Галилеем, Гуигеном и др.

Теперь возмущение по поводу документов Шаля стали выражать ученые Италии и Голландии. Но Шаль оставался невозмутим. Он заявлял, что нельзя допустить, будто какой-то один человек мог изготовить столь большое количество исторических документов. Это потребовало бы от него такого искусства, фантазии и плодовитости, к которым не способен никакой подделывать.

В среде французских ученых у Шаля были не только противники, но и сторонники. К последним относились знаменитый Тьер, Эли де Бомон и другие.

Коллекция документов Шаля получила признание 5 апреля 1869 г. Выражая мнение большинства членов Академии, ее секретарь отметил, что главное ручательство подлинности документов состоит в нравственном убеждении, возникающем при их чтении: «Авторы помещенных в последних протоколах Академии писем и заметок дали полную волю своим перьям. Никакой человек, без сомнения, не был бы в состоянии настроить свое душевное состояние и писать в духе Галилея, Милтона, Людовика XIV или, какого-нибудь другого знаменитого человека и притом о вещах в высшей степени темных и трудных. Слог — это человек. Какому-нибудь жалкому обманщику, без сомнения, было бы чрезвычайно трудно возвыситься до благородной простоты Людовика XIV, который чзсто говорил поразительным языком о знаменитом несчастливце, друге его бабки, королевы Марии Медичи. Точно также и другие письма, в большом количестве представленные г. Шалем и почти два года тому назад обнародованные вместе с протоколами заседания Академии, носят в себе признаки подлинности, ибо нигде нельзя было открыть следов отсутствия связи между ними, таковые же непременно обнаружились бы, если бы они были подложны».

Впоследствии, на судебном процессе, защитник Врена Люка Гельбронне сказал в соей речи, что он с трудом удерживается от злого удовольствия прочесть перед судом заявление секретаря Академии.

Академик Шаль в течение 2 лет не соглашался назвать источник приобретаемых им автографов и отказывался верить, что стал жертвой мошенничества. Даже после того как в апреле 1869 г. инженер Бретон де Шаи доказал, что 16 лоскутков бумаги с заметками Паскаля и 2 отрывка из письма Галилея, находившиеся в коллекции Шаля, — не что иное, как перепечатка из книги Александра Савериена «История новых философов», изданной в 1761 г., Шаль заявил, что Савериен воспроизвел в своей публикации эти документы, а не обманщик скопировал их с книги.

Академия была вынуждена образовать особую комиссию для исследования документов. Докладывая о результатах исследования, член комиссии Леферрье сообщал, что письма, приписываемые Паскалю, Ньютону, Ротру, Монтескье, Лейбницу, Людовику XIV и другим, на самом деле представляют собой отрывки из сочинений Вольтера, Савериена и других авторов и все без исключения подложны.

Академик Шаль настолько был ослеплен документами, что и на этот раз отказался верить в их подложность. По поводу письма, приписываемого Галилею, он обратился во Флоренцию, в Академию, но получил категорическое заключение: «…письмо подложно, заимствовано из сочинений Галилея, изданных Альбери в 1856 г.». Исследование письма было настолько тщательным и выводы настолько убедительны, что ни у кого, кроме Шаля, сомнений не вызывали. Шаль, однако, послал во Флоренцию еще один запрос и второй экземпляр того же письма. И лишь после того, как флорентийские ученые еще раз подтвердили подложность письма, Шаль сообщил, наконец, у кого он приобретал исторические документы.

Продавцом оказался некий Врен Люка, человек, не получивший систематического образования, но обладавший знаниями в различных науках, хотя и неглубокими, полученными путем самообразования. До приезда в Париж, где Люка безуспешно пытался получить место в библиотеке или в книжном магазине, он служил в провинции в конторе адвоката и в суде. Отсутствие диплома бакалавра и незнание латинского не позволяли ему получить желаемое место.