Ограниченная территория

— Знаешь, что? Пошёл к чёрту! — простонала я, жалея, что стою слишком далеко от динамика и не могу треснуть по нему кулаком. Впрочем, когда схватка усилилась, мне было уже не до этого: глубоко дыша, я стиснула зубы, чтоб снова не застонать, и дышала.

— Я иду за тобой.

Опомнившись, я поковыляла в обратном направлении. Я знаю, отсюда есть ход в другое отделение, и я дойду до него, даже если придётся миновать несколько секций, дойду до той, в которой была моя палата, а с того отсека точно есть вход в реанимацию, я знаю, я сама именно так проходила туда в свой первый день… Если есть хоть какой-то шанс спасти свою дочь, я должна им воспользоваться, должна добраться до выхода…

С такими мыслями, подбадривая себя, я шла по коридорам, минуя секции и узкие проходы. Перерывы между схватками были ещё достаточно длинными, чтобы в них я, двигаясь быстрее, могла идти всё дальше, до конца. По лбу и спине катился пот, ноги и поясница ныли, грудь нещадно разрывала одышка. Когда становилось хуже, я, чтобы помочь себе, опиралась рукой о стены, молясь, чтоб потемнение в глазах не закончилось потерей сознания. Только бы не упасть, только бы успеть… А что, если Химик заблокировал все двери? (От ужаса я вспотела ещё сильнее). Да нет, ему самому ведь надо везде проходить…

Вот и секция, в которой я жила. Вон и дверь моей прошлой палаты… Я перевела дух. Отлично, пока всё идёт нормально. Так, теперь в левый боковой коридор.

Только бы успеть…

Новая схватка пронзила болью. В голове вспыхнуло, и на мгновение всё вокруг стало красным — весь маленький коридор, ведущий к серой металлической двери, в верхней части которой было окно, с той стороны забранное габионной сеткой. Теперь, подбежав к ней, я без труда различила электронный замок и вставила карту.

Щелчок — и писк. Получилось!

Дрожа, я шагнула внутрь, в царство боли и красных стен.

Страх.

Штативы, пакеты с кровью, красная линия монитора…

Моя беспомощность…

Сейчас здесь было темно. Лишь вдалеке виделся свет — туда я и направлялась. Грудная клетка сжалась так, что дышать я могла только поверхностно. Осторожно и тихо ступая, я двигалась по полутёмному коридору, и неясные очертания шкафов и полочек с инструментами в этой красно-чёрной палитре казались ещё более зловещими. Как ни старалась я не смотреть по сторонам — боковое зрение навязчиво подсовывало фантазии жуткие картины.

Ощущение было таким, будто я прохожу мрачную сюрреалистическую компьютерную игру, вот только я, отнюдь не сидевшая в безопасности по ту сторону монитора, не имела возможностей ни выйти из этой игры, когда надоест, ни поставить её на паузу, ни уйти отдохнуть и выпить чаю, когда станет слишком страшно и напряжённо.

Шлюз, ведущий из «красного» коридора в операционный блок, оказался открытым. Миновав двери, я вышла на свет и, передохнув секунд пять, двинулась дальше, мимо дверей операционных.

Это там, там он лежал, за дверью, его полное тело на столе, и шланг был заполнен кровью!

Усилием мысли я отогнала навязчивое видение, но в горле всё равно пересохло. Я ускорила шаг, стремясь оказаться дальше отсюда.

Живот вне схватки побаливал. Может, я всё же ещё не рожаю? Я мучительно попыталась припомнить, отходила ли у меня в последние дни слизистая пробка, но всё, на чем я сейчас могла сосредоточиться — это на том, чтобы найти выход.

Ещё один шлюз — и вот я в отсеке реанимации. По левую сторону от меня находился зал для пациентов, отделённый от общего коридора по всей его длине стеной, верхняя половина которой была представлена прочными пластиковыми стёклами с перегородками. Оттуда исходило белое стерильное свечение. Меня передернуло — за месяцы, что я жила здесь, обилие белого уже действовало на нервы. Я почти было отвернулась, как тут мой боковой взгляд сфокусировался на какой-то детали за стеклом.

«Не надо, не смотри!»

Но я посмотрела в ту сторону.

И увидела лежавшее на ближайшей, стоящей боком к стене, кровати тело.

Моё собственное тело пробрал холод. Собравшись с духом, я, преодолевая себя, свой ужас и отвращение, подошла поближе и вгляделась в находящуюся за стеклом женщину лет пятидесяти — пятидесяти пяти. Несчастную укрывало бледное, неказистое одеяло; поверх него безжизненно лежали руки, по цвету сравнявшиеся с постельным бельём. Определённо, женщина была жива, но находилась в коме: от вен в её руках отходили трубочки капельниц, на указательном пальце правой руки виднелся пульсоксиметр, на плече — манжетка тонометра, а на обнаженной верхней части груди торчали видимые электроды. Монитор над кроватью мигал, отображая меняющиеся каждую секунду показания жизнедеятельности пациентки. Отходящая от ротового отверстия трубка прямиком вела к аппарату ИВЛ, гофрированный компрессор которого медленно, с шипением поднимался и опускался в прозрачном цилиндре.

Кровь по шлангу, застывший в безмолвном крике череп…

«Уходи! Ты ничем ей не можешь помочь! Неизвестно, что он с ней сделал и во что превратил!»