Огромный. Злой. Зеленый

— Ох, Таська… — горько вздохнула Маринка, в голосе ее чувствовались вселенская тоска и грусть. — В общем, он меня повез домой. Потом мы целовались в машине. И, черт возьми, это был лучший поцелуй в моей жизни. Алекс, он такой горячий, страстный и такой нежный одновременно. Я чуть не улетела прямо там! Я как-то со Славкой из параллельной группы целовалась, помнишь его?

— Это тот, которого на четвертом курсе за прогулы отчислили?

— Да, он. Он меня в общагу привел, глупостей наговорил, ну я и растаяла, дурочка. Хорошо хоть тогда дальше дело не пошло. А то растрезвонил бы про меня, как про Людку, на весь универ. Так вот Алекс со Славкой ни в какое сравнение. Как Аполлона с помидором рядом ставить. В общем, я едва удержалась, чтобы не затащить домой Алекса, — она вдруг печально всхлипнула. — А вдруг зря удержалась?

— Ну, Марин, ты чего?

— Он мне не позвонил с тех пор. Таська. Спасай. Я влюбилась. Ты можешь там как-то через своего Дитриха узнать, что не так?

— Так ведь когда у вас было свидание? Вчера? — прикинула, сколько могло пройти времени, по всему выходило, что не слишком много.

— Да, вчера, но ведь уже целая ночь прошла. Я надеялась, что он хоть сообщение пришлет, спокойной ночи пожелает. А тут ни «споки-ноки», ни «доброе утро», — Маринка была близка к тому, чтобы заплакать навзрыд. — Вдруг я ему не понравилась, вдруг показалась слишком… ну не знаю, ветреной? Легкодоступной? Или, наоборот, решил, что раз не дала, то и нечего на меня время тратить? Таська, что мне делать?!

— Ну… хорошо, я могу осторожно поспрашивать, — в любом случае, нужно поговорить с близнецами, хотя бы с кем-то из них. Пожалуй, разговор про Маринку будет отличным поводом, если Дит спросит, о чем шла речь.

А перед разговором неплохо испытать свои силы. Возможно, за ночь я сумела восстановиться, и теперь проблем с природной магией не будет.

Как назло, в доме Дита не было ни одного цветочного горшка, чтобы проверить. А выращивать ветки из деревянной мебели, как это порой делала мать, я даже в обычное время не умела.

— Спасибо тебе огромное! Я твоя должница, — разом повеселела Маринка. — Обязательно приглашу тебя на нашу свадьбу.

Свадьбу? Чуть не закашлялась. Да уж, тут не знаешь, кого жалеть. Алекса, угодившего в цепкие лапки не желающей упускать свое девицы, или же эту самую девицу, не понимающую, с кем она связывается.

— Договорились, — ответила в итоге и положила трубку.

Выглянула в окно. Погода, несмотря на летний месяц, не слишком радовала, но у подъезда росла зеленая трава и какие-то мелкие кустарники. Безлюдно, никаких прохожих. Самое то, чтобы опробовать магию.

Затащила в гостиную все еще стоящие в коридоре вещи. В новых покупках у меня были брюки и легкая курточка.

— Агата Эдуардовна, я схожу прогуляюсь, осмотрюсь, — зашла на кухню, чтобы предупредить на всякий случай женщину. — Если Дит меня потеряет, пусть звонит на сотовый.

Будущая свекровь ответила что-то среднее между «конечно» и «нечего там смотреть», не прекращая бряцать посудой. Ей было не до меня: в сковородках уже вовсю жарился, парился, тушился обед на целое войско, не меньше.

— Может быть, вам помочь? — предложила на всякий случай, наблюдая, как орчанка одновременно шинкует капусту, отбивает мясо и натирает сыр, лавируя между столом и плитой.

— Зачем? — удивилась она. — У меня всё под контролем. Иди-иди. Я Дитриху передам. А на обратном пути сметаны захвати. Для пельменей не хватит.

Улица встретила меня прохладой и тем самым ветром, который ни с чем не спутаешь. Северный, пробирающийся сквозь одежду. Я поежилась, прошлась по улице, на которой мне предстоит прожить целый год. Заглядывала в окна первых этажей. Где-то шумело радио, работал телевизор. Здесь жили люди, растили детей, ходили на работу. Пусть их не так много, но они были.

Город умирал, но не вымер окончательно.

Глава 11

Со мной даже поздоровался какой-то мужчина, причем с такой простотой, словно всегда знал меня. Наверное, здесь так принято — здороваться даже с незнакомцами.

Я шла, никуда конкретно не стремясь. Вспоминала фотографии, пропитанные нежностью. Неужели Дитрих развешивал их сам? Печатал, подбирал рамки? Там ведь были и снимки отца, и братьев, и совместные фото. На одной три разновозрастных мальчика-орка так улыбались, что не оставалось сомнений: они любили друг друга. Там, в прошлом.

А сейчас?

Дитрих ведь не говорил, что ненавидит братьев. Наоборот, его голос всегда наполнялся едва заметной грустью, когда речь заходила про Платона со Златоном.

А вот фотографий невесты Дита, Наташи, я не нашла. Можно, конечно, сказать, что сейчас не принято проявлять пленку, и все ценные кадры сохранены в памяти телефона — но что-то подсказывало, что она так и не стала для орка частью семьи.

Он же сам сказал мне, что не умеет любить.

Чем больше я думала про отца и братьев Дитриха, тем чаще в голову лезли мысли о собственной семье. Я ведь ничего толком не знала об отце. Мама сказала, что он умер, и я всегда принимала это как истину, не задавая лишних вопросов. Несчастный случай, всё и так понятно. Зачем бередить прошлое?