Огрызки эпох

— Князь Подкорытин — Тарановский! — воскликнул Пушкин. — Прошу вас. Смелее. Представьтесь сами, я всегда рад новым знакомствам, и продекламируйте ваши стихи.

— Тихон Игнатьевич, ваше… — я испуганно замялся, не сообразив, как следует обращаться к великому поэту. — Милостивый государь, — на грани обморока пролепетал я, — Александр Сергеевич. Я так рад…

— Приступайте к поэзии, князь.

Едва дыша в обтягивающем черном фраке и узких белых панталонах (то бишь, брюках), я зачитал по памяти длинное стихотворение. В нем представлялась жизнь глазами шпанской мухи, прилетевшей из деревни в столицу. Началось повествование с цветов на заливных лугах и сметаны в глиняной крынке, а завершилось черепаховым супом в английской фарфоровой тарелке, поданным к царскому столу.

К середине выступления большая часть гостей корчилась от смеха, а Пушкин напряженно хмурился, придерживаясь образа непреклонного судьи. По окончании стихотворения он провозгласил:

— Вот, достопочтенные господа, я нашел в свинарнике блистающий жемчуг. Истинный талант, — он встал с кресла и пожал мне руку. — Вещица молодого человека вобрала в себя все, чего недоставало вашим стихам. В ней обнаружились тонкая сатира и умелая игра слов. Красота природы предстала перед глазами! Жизненная сила заструилась неукротимым родником в горной пещере. А сколько злободневности! Вдумайтесь, до чего метко сказано про императорский суп!

В зале воцарилось молчание.

— Как вы мыслите, друг мой, — Пушкин подмигнул Дельвигу, — не поместить ли нам в следующий номер «Литературной газеты» произведение Тихона Игнатьевича?

— Непременно поместим, — отозвался Дельвиг. — Исключительный поэтический дар князя не должен остаться без публичного внимания.

— Не нахожу, как вас отблагодарить, любезный Александр Сергеевич, — воодушевленно признался я.

— Творите, дорогой князь, — на прощание улыбнулся Пушкин. — Не зарывайте ваш талант в землю.

Он поблагодарил за визит гостей и шаткой походкой покинул зал.

Глава 2. СТРАШНЫЕ СКАЗКИ НАЯВУ

Моя литературная карьера быстро покатилась в гору, были изданы несколько романов в прозе, сборники стихов.

Весной 1832 года мне пришлось покинуть Петербург. Общество Арсения Подметкина оказалось под угрозой разоблачения, и наш «почтенный махарадж» в тайных записках настоятельно рекомендовал своим особенно активным сподвижникам «для отведения жандармских глаз» на время удалиться в провинцию, а то и за границу.

Под предлогом поиска вдохновения для романа в стихах о древнерусском богатыре, путем созерцания деревенской природы, я вернулся в Лабелино. Добираться пришлось на перекладных. Я решил устроить сюрприз родителям (Сестра моя уже три года не жила в усадьбе. Ее сосватал отставной генерал Михаил Зарубинский из соседней губернии). Как же приятно было, проезжая по деревенской улице в тряской бричке, узнавать милые с детства места, совсем не изменившиеся, но будто бы уснувшие до возвращения молодого хозяина. В Лабелино царила сонная безмятежность, обволакивавшая теплой пеленой всякого приезжего. Даже ямщик, проехав пару верст по владениям моего отца, начал позевывать, прикрывая рот шапкой. А в парке он и вовсе стал клевать носом. Я растолкал его, когда остановились утомленные жарой лошади.

Дверь парадного входа родительского дома была распахнута настежь, внутри слышались голоса. Я стряхнул с накрахмаленного мундира белые лепестки, они слетели с разросшейся яблони возле крыльца, когда я зацепил плечом низкую ветку. Обрезке яблоня не подвергалась с того момента, как посадил ее у своего нового дома мой знаменитый прадед. Она хранила добрую память о нем и потому прощалось ей многое, даже приветственные объятия для людей, подходивших к дому со стороны конюшни, как я.

Мое внезапное возникновение в гостиной произвело небольшой переполох. С дивана вспорхнула очаровательная белокурая пышечка в розовом платье, украшенном бантами и широкими лентами. Испуганный, ошеломленный взгляд ее нежно — голубых глаз остановил меня, отнял дар речи. Она вдруг улыбнулась, губы похожие на леденец чуть изогнулись вверх, а пухлые щечки зарделись густым румянцем.

Отступая, барышня небрежно изобразила реверанс. Словно привязанный к ней невидимой веревкой, я шагнул навстречу.

— Поручик Подкорытин-Тарановский… Тихон Игнатьевич, — несмело представился я.

— Любовь Кирилловна, — колокольчиковым голоском пролепетала барышня. — Мой граф… отец мой, граф Полунин, купил имение Крапивино, что по соседству с вашим.