Огрызки жизни или Дневники (СИ)

Да ну ладно - сталь отвратительная. Через десять метров обнаружил, что ножа в полевой сумке нет. Сегодня в штреке решил замерить элементы залегания одной трещины, но не обнаружил компаса ни в кобуре, ни в карманах. Увидел его в трех метрах на камне. Пошел за компасом, поднял его, повернулся и пошел к забою и тут же, на то место, где я только что стоял, с кровли сорвался и упал закол (чемодан) килограммов в 250. Десятью минутами раньше это место в кровле простукивал (обирал) проходчик под наблюдением горного мастера Антипова. Все было в порядке. Компас спас жизнь. Но как просто - не попал под камень - многие не попадают.

 …Я помню темные аллеи, Там небо пряталось в словах. Ощущение нелепости этой поездки, темные аллеи, акации и ночное небо лоскутьями. Шли рядом, округлыми и неясными фразами было сказано то, что было очевидно. И это небо меж ветвями акаций, и эти звездные блестки приблизились, стали родными, и им я отдал то, что предназначалось тебе. У меня есть сын.

 А я ушел, ушел, мне не прийти.

Но память-море пену снов приносит.

Пусть. А ты… А ты забудь, все время скосит...

Ночь. Зубья вершин на фоне лунного неба. Самой луны нет - спряталась за спинами гор. Но свет льется, обволакивая. И поникли горы, съежились, расползлись по долинам. Тихий ночной ветер пытается увлечь неуклюжие серые облака за украшенный одинокой звездою зубчатый горизонт.

 После экзаменов уезжали на практику. Или в поле. С настоящей зарплатой и геологией. Если счастливчик - ведь надо было найти место и получить разрешение декана. Перед этим оцепенело стоять у его дверей. Но здорово, ведь завтра не было экзаменов, можно было идти куда угодно. Меня разрывало на части. Хотелось ехать и в поле и каждый месяц получать зарплату с не вполне понятными надбавками, и на практику, в студенческое веселье и беззаботность. Ведь так весело прошла прошлогодняя, как много приключений и курьезов она принесла.  Любовь... Вечно терзающее меня чувство. Ты не любишь. В твоей нелюбви мое бессилие, отчаяние, жажда. Я не могу уйти, вдали ты ближе. И я кричу через белые хребты - не любишь, не любишь!

Девочки в старших классах, вслед за Ниной Волчковой, звали меня Беленьким. Другие - Белым, просто Беловым. Родители - Руслик. Карнафель и его родители - Русик, сестренка - Руска.

Если бы поменять местами субботу с воскресеньем было бы здорово - завтра идти на работу, а настроение субботнее.

15.07.75. Ближе к вечеру - я, совершенно отрешившись, изучал материалы только что завершенных площадных геофизических исследований - в камералку вошел студент-буровик и стал хамить, видимо, по наущению бригадира Лямкина, которому не понравилось, что я закрыл скважину до времени его отъезда в отгул. Студент был крепким, высоким и приблатненным, из Ростов-Дона-папы. Послушав, я выкинул номер: подошел, запустил указательный палец ему за щеку, вывел вон и потащил к палатке бригадира. До нее метров сто, и все эти метры он шел за мной, как перепуганная овца. Свободные от работы проходчики и остальной работный люд - в основном, бывшие зэки, рассматривали сцену с ироническим интересом. Неужели страх порвать щеку так силен?

Почему я так поступил? Наверное, потому что за мной Надя, сын, да и по-иному эту зэковскую ораву не удержишь, а ведь эта разведка, эти штольни, эти горы (и то, что в них), такие же мои, как Надя и Валентин.

05.11.75. Вытолкал из автобуса парня лет двадцати - на спине его куртке был изображен американский флаг. Кричал ему вслед, потрясая кулаком: "У нас есть свой флаг, советский!"

Люди смотрели кисло.

 23.10.75. Хочу писать стихом, а муза мне не внемлет. Но я упрям и топором начну стихи тесать - тут пусть не дремлет.

 Как-то раз пришел домой пьяным, теща начала кудахтать. Я залез под книжный шкаф, в тесную нишу меж полом и дном шкафа. Полежал там и сказал ей удовлетворенно: - Хорошо тут, прохладно, как в гробу... Хотите полежать?