Oh, Boy!

– Ну да, она была беременна тобой, но сама еще этого не знала, – пояснила Жозиана. – Твой отец исчез 31 декабря. Я это хорошо запомнила, потому что мы ждали его, чтобы встретить Новый год. А ты родился 23 сентября. Так что мама забеременела как раз перед тем, как муж ее бросил.

– Но значит, – голос Барта сорвался, – значит, он и не подозревает о моем существовании!

– Везет же некоторым, – пошутил Симеон.

Новость открывала перед Бартом такие перспективы, что он пропустил насмешку мимо ушей. Он всегда думал, и мать его не разубеждала, что Жорж Морлеван сознательно покинул жену беременной. И по детскому эгоцентризму сделал вывод, что отец ушел, потому что не хотел видеть его, Барта.

– Он не знает о моем существовании, – повторил он, как завороженный.

– Как бы то ни было, эту страницу давно пора перевернуть, – сказала Жозиана. – И был он изрядный негодяй.

– Мой отец? – пробормотал Симеон.

– Мне очень жаль, но так и есть. Этот человек бросил меня после того, как признал своей дочерью, бросил мою мать, вас всех бросил…

– Мне-то, оказывается, его не в чем упрекать, – хихикнул Барт.

– Мне тоже, – поддержал его Симеон. – Прежде всего, мы ведь не знаем, что с ним случилось. А потом, как говорил Гете: «Человек не может стать взрослым, пока не поймет своих родителей и не простит их».

– Запасаемся к экзаменам цитатами из классиков? – съязвила Жозиана.

Она никак не могла выбрать тон с Симеоном и сбивалась то на лесть, то на колкости.

– Я хотела сказать…

Моргана воспользовалась паузой, чтобы высказаться. Девочка, про которую все забывали, зажатая между братом-вундеркиндом и сестрой, так легко покоряющей все сердца.

– Я хочу сказать, я не хочу, чтобы меня разлучали с Симеоном, потому что Симеон – моя половинка. Если одну половинку разлучить с другой…

Моргана переводила взгляд с одной своей раскрытой ладони на другую. Она показала всем левую:

– …тогда эта половинка тоскует и живет только наполовину.

Это признание в любви было таким искренним и серьезным, что у психолога язык не повернулся подтолкнуть девочку к диалогу своим обычным способом.

– А знаешь, после того как я дал свою кровь Симеону, – сказал Барт, – мы с ним тоже теперь пополам-напополам.

– И ты тоже моя половинка, Моргана, – сказал Симеон.

– А я – всехняя половинка, – заявила Венеция, не желая остаться в стороне при дележке.

Жозиана и Бартельми искоса глянули друг на друга.

– А у меня… – начал Барт.

«Не пройдет номер», – подумал он, прочищая горло.

– … у меня… э-э… Жозиана – моя половинка.

Наступило молчание, которое словно чего-то ожидало. Жозиана смотрела на Бартельми с улыбкой, лишь слегка ироничной.

– Что-то я не поняла правила игры. Мне надо сказать, что я твоя половина, или что ты – моя?

– Как хочешь, так и говори, – буркнул Барт.

Доротея затаила дыхание. В семейной психотерапии бывают моменты магии, когда каждый может найти для себя верный путь.

– Я Барту наполовину сестра, – сказала Жозиана. – И с этого дня, 13 июня…

Она взглянула на часы.

– …с 15:32, я это принимаю.

Симеон обернулся к сестренке:

– Браво!

К сожалению, Моргана испортила эффект, внезапно разразившись рыданиями:

– Я хочу… хочу… чтобы все… все…

– Встряхните ее, – посоветовал Барт. – Ее надо встряхивать.

– Чтобы все друг друга люби-и-или!

Барт вскочил и начал трясти ее как грушу.

– Что ты делаешь, ужас какой! – закричала Жозиана.

Ошеломленная Доротея собиралась вмешаться, но всхлипывания Морганы уже стихали. Барт, довольный собой, оглянулся на старшую сестру:

– Видишь, ее надо встряхивать.

– Зашибись! – громогласно восхитилась младшая представительница семейства Морлеван.

Десять дней спустя Барт провожал брата на первый экзамен. По философии. Письменная работа на четыре часа. Симеон, бледный, наголо обритый, дышал часто и неровно.

– Справишься? – спросил Барт, нервничая, как самая полоумная мамаша.

Симеон улыбнулся. Если усталость или волнение не вызовут обморока, он справится. Через четыре часа Барт встречал его у выхода.

– Ну?

– «Можно ли причислить к правам человека право отличаться от других?»

Это была тема, которую он выбрал.

– Имеют ли педики право жить, или им надо нацепить розовый треугольник?^[8] – развил тему Барт, приплясывая перед ним посреди тротуара.

Заметив, что брат привлекает всеобщее внимание, Симеон дал ему тычка.

– Ну-ка прекрати, а то я пожалею, что ответил «да».

В этот вечер Симеон засыпал уже за ужином. Он так устал, что все следующие экзамены сдавал как в каком-то тумане, так что не мог даже вспомнить потом, что у него спрашивали и доволен ли он своими ответами.

– А теперь другие экзамены, – сказал Симеон в следующую пятницу.

Его ждала знакомая дорога в клинику. Там профессор Мойвуазен встретил братьев неприятной новостью:

– Я не могу назначать сейчас химиотерапию – очень низкий гемоглобин. Надо сначала справиться с анемией, Симеон. Сделаем тебе переливание крови, а потом недели две отдыхай у… Барта.

Профессор улыбнулся, употребив это уменьшительное имя. Бартельми воспринял известие спокойно. Но когда они остались одни в 117-й палате, Симеон дал собственное толкование словам Мойвуазена: