Ойкумена

Но столбняк напал не только на Лючано. Голем тоже впал в ступор, теряя драгоценные капли времени. Эдам без промедления ринулся бы защищать детей от любой внешней угрозы. К несчастью, угроза оказалась внутренней. Защита одного ребенка грозила повреждениями другому; вмешательство ставило нерешаемую задачу:

«На чьей стороне?».

Каждый миг промедления пережигал в големе несуществующие провода. Летели искры, шипела горящая изоляция. Есть задачи, не имеющие решения. Есть решения, вступающие в конфликт с жизненным опытом. Есть опыт, от которого нет пользы. Есть… нет… быть не может… Наверное, Эдама удалось бы переклеить, сняв последствия опасного противоречия — но не сейчас, в другое время и в другом месте.

Голем легко выбрал бы, на чьей он стороне, дерись Лука Шармаль с Айзеком Шармалем. Отец против сына — ясно, что выбирать. Дед наказывает внуков, хоть ремнем, хоть словом, хоть лишением сладкого — тоже ясно. Но схватка близнецов? — подобного с подобным, равного во всем, в мелочах…

— Разними их!

Сперва Лючано не понял, кто кричит. Лишь когда горло разодрал кашель, протестуя против надсадного вопля, кукольник узнал, что кричал он сам. Его возглас сорвал голема с места. Без малейших признаков изящества, утратив пластику танцора, Эдам рванул вперед — функциональная и деловитая торпеда. Стопорная пауза закончилась, пришло время действий. Судя по скорости бега, он преодолел бы расстояние от себя до детей за пять-шесть секунд, какие потерял, колеблясь.

Но промедление внесло неожиданные коррективы.

В том месте коридора, где близнецы начали драку, из стен выдвинулись решетки. Внешние края их топорщились концами поперечных прутьев — ни дать, ни взять, чудовище повернуло голову набок и разинуло пасть, норовя ухватить челюстями юркую добычу. Решетки с лязгом сошлись: старый добрый металл, никаких полей — перегородив коридор.

Человека с големом отсекло от очага агрессии. Система не тратила ресурс на пустые оповещения: немедленно, мол, прекратите, иначе пожалеете! Драчуны, продолжив войну, катились к периметру, где отсутствовал контроль насилия. Интерес автоматики к гематрам падал по мере приближения детей к нейтральной зоне.

Программа выполняла главную задачу: если возникла агрессия, остальные заключенные должны утратить возможность присоединиться к дерущимся или пострадать в результате чужих неправомерных действий.

Решетки — идеальное средство.

«Это из-за меня! — вспыхнула догадка. — Стой здесь один голем, система и не подумала бы отсекать его от детей. Эдам не фиксируется «следаками» и локаторами. Для ЦЭМа он — не человек. Неужели дети все рассчитали до мелочей? Расстояние от себя до голема, мое появление в коридоре, степень агрессии, движение в сторону периметра, ступор голема, реакцию системы, решетки, все-все-все… Зачем?!»

С разбегу, не успев или не пожелав затормозить, Эдам налетел на преграду. Прутья ахнули от удара, но выдержали. Отступив на три шага назад, голем второй раз врезался в заграждение — прыгнув не по-человечески, спиной вперед. Живой таран заставил решетку содрогнуться. В стенах послышался глухой хряск, взвизгнули крепления.

— Вернитесь! — пронзительно завопил Эдам на одной ноте.

Сейчас голем очень напоминал машину или систему «Шеола», когда та изрыгает команды через акуст-линзы. Впрочем, в данный момент система молчала, не в силах оценить, кто или, верней, что пытается разрушить решетку.

— Вернитесь, молодые хозяева!

Его зов подстегнул детей. Прекратив драться, близнецы вскочили на ноги и понеслись вперед со всей возможной скоростью. Вылетев в кольцевой тоннель, они свернули направо и исчезли из поля зрения.

— Верни-и-и…

Голем оборвал крик на середине — сообразил, что звать бесполезно. Тонкие пальцы музыканта вцепились в прутья. Узкая спина щеголя напряглась. Треснула ткань пиджака, раскрываясь посередине, между лопатками, уродливой щелью. Ноги танцора уперлись в пол, словно желая врасти в пластик до колен.

Молча, с сосредоточенностью фанатика, рушащего лже-кумира, голем стал рвать решетку на части — так во время ремонта, балуясь, срывают со стен отставшие старые обои. Сопротивляясь, металл в отличие от голема издавал удивительные звуки. Чудилось, Эдам борется не с косным материалом, а с живым существом, гигантским раком, вдребезги разнося его панцирь.

Скрип, стон, хруст; прутья вздыхали, лопаясь. Автоматика безмолвствовала: она угодила в то положение, в котором недавно пребывал Эдам. Происходящее не предусматривалось базовой программой. Решетка, по оценке «следаков», самоуничтожалась без видимой причины. На стенном мониторе возникал контур тела, намечен еле-еле, чтобы сразу сгинуть — идентификация голема срывалась, не дойдя до логического завершения.

А Эдам ломал.