Ойроэн

– Тихо, маленький... тихо... Мама рядом. Я всегда рядом, милый, – говорить было трудно, голос дрожал, да и руки тоже. Я помогла сыну найти набухший молоком сосок и долго гладила его по теплой пушистой головушке. – Я никуда от тебя не денусь. Никогда...

Закусив губу, я уткнулась лицом в подушку. Не хватало еще и Вереска разбудить своим плачем. Впрочем, он и так уже, наверное, проснулся.

Утро не принесло облегчения. После выпитого вина и долгих ночных слез голова моя была похожа на гулкий колокол, который отзывался звоном на любой громкий звук или резкое движение.

Когда я разлепила глаза, в фургоне пахло едой и отваром из трав. Вереск сидел на полу и забавлял моего сына, держа перед ним игрушку, сплетенную из лозы. Рад смешно хватал ее своими крошечными пальчиками, пускал пузыри, улыбался. Сердце мое наполнилось нежностью, но боль из него никуда не делась. Она всегда была со мной, даже когда я смеялась и пела. И когда кормила сына. И когда пыталась забыться в объятиях чужих незнакомых мужчин. Ни один из них не был похож на отца этого маленького мальчика. Ни один никогда не смог бы сравниться с ним. Тем отчаянней я пыталась вымарать его запах, его голос, саму память о его прикосновениях. И всякий раз ужасалась тому, как много себя оставила рядом с ним, потому что ни стереть, ни смыть это все было невозможно. Я только раз за разом убеждалась, что больше никогда и ни с кем не смогу почувствовать себя той прежней Шуной, которая могла оседлать любого красавчика и всю ночь скакать в седле чистой восхитительной страсти.

По правде говоря, с той поры, как родился Рад, мне вовсе ничего не хотелось.

Ничего и никого.

– Вы’ыпей это, – Вереск протянул мне деревянную чашку с пахучим отваром. Я узнала там мяту и душистую лесную смородину. – Станет лучше.

Я попыталась увидеть в его глазах отражение минувшей ночи, но они были такими же чистыми и прозрачными, как всегда.

– Спасибо... – чашка приятно согревала пальцы. – Каи... я...

– Не надо. Не’е говори ничего сейчас.

Я молча допила отвар и снова легла в постель, отвернувшись лицом к стене.

– Ты такой добрый... – глухо сказала, глядя на гладкие доски, отшлифованные, наверное, лучшими мастерами Закатного Края. – Зачем ты такой добрый, Вереск? Я никогда не смогу вернуть тебе даже половину того, что ты мне даешь. Лучше бы ты ушел сейчас, пока еще не поздно. Пока Рад не научился любить тебя, пока не начал называть отцом.

Сказала и замерла в ужасе, страшась, что он и в самом деле уйдет. И тогда я действительно, по-настоящему останусь совсем одна.

Пару мгновений в фургоне висела тишина, и она была даже хуже громких звуков.

– Тут каша сва’арилась. С рыбой. Ты сейчас бу’удешь есть или дождешься, по’ока остынет? – звонкий голос Вереска был ровным и совершенно таким же, как обычно. Я улыбнулась сквозь слезы. – Кто тебе кашу-то сварит, если я у’уйду?..

6

Никогда не любила рыбу, но ничего лучше у нас не было. Я зачерпнула полную ложку густой пшеничной каши, в которой мелькали кусочки белого рыбьего мяса, и отправила ее в рот. Это было на удивление съедобно, как и все, что готовил Вереск.

Он быстро всему учился. Очень быстро. Этот юный колдун хоть и не был знахарем, но, как и его гадина-сестра, тоже неплохо разбирался в травах. Вскоре после нашего отъезда из Эймурдина он наловчился варить харчи не хуже меня. А может и лучше... ведь в последнее время я и правда начисто утратила интерес к еде и, кабы не Вереск, наверняка б жевала прошлогодние сухари из запасов Айны, запивая их первым попавшимся вином.

– Вкусно, – сказала я ему, утирая рот. – Чего ты туда засунул сегодня, что я почти не ощущаю рыбную вонищу?

Вереск улыбнулся.

– Да так... Всего лишь ти’имьян и немного лугавки.

Дверь фургона была открыта, впуская внутрь свежий утренний воздух и солнечный свет. Один из лучей падал прямо на белую макушку моего друга, от этого его седые волосы казались такими же золотыми, как у Лиана... Я моргнула, прогоняя призрак прошлого, которому не было места в нынешнем дне. Пусть этот говнюк снится мне сколько угодно, наяву-то я помню, чего стоили все его обещания!

На самом деле Вереск вообще на него ничем не походил. Ни лицом, ни голосом, ни повадками. Слава всем богам! Он не умел разжигать огонь взглядом, не умел лечить, ничего не знал о мире и о женщинах... Тем лучше.

Доедая кашу, я с ужасом вспоминала вчерашний вечер и свою попытку сделать из него еще одну затычку для раны в своей душе. Какое же счастье, что мне это не удалось!.. Я знала, всегда знала, что глупый мальчишка влюблен в меня до беспамятства, но, видят боги, он заслуживал лучшего, чем стать неудачной заменой тому, кого я хотела на самом деле.

Мне было известно слишком хорошо, насколько это больно, когда ты просто занимаешь чье-то место, веря, будто нужен на самом деле. Жаль, что пришлось остаться без кожи и с младенцем на руках, чтобы понять это.