Окаянь 3 (СИ)

Улица восьмого марта плавно повернула влево и, судя по указателям, превратилась в улицу Владислава Крапивина. Что случилось на Урале в марте, и чем здесь прославился Крапивин, Зотагин не знал. Даже не думал об этом. Назвали и назвали, какая ему разница. Здания справа закончились. Теперь там зеленел парк. На ближней аллее Зотагин увидел двух девушек. Одна склонилась над детской коляской, другая стояла рядом. Вдали, сквозь просветы меж деревьями блеснула вода. Оттуда в открытое окно кабины потянуло прохладой.

— Исеть, — кивнул в сторону парка Потапыч. — Речка это городская наша. Скоро сам её увидишь. Во всей красе. Когда Городской пруд по Макаровскому мосту проезжать будем. Башню, вон, что впереди маячит тоже Исетью прозвали, — указал он на ветровое стекло перед собой. — В пятьдесят два этажа стекляшка. И ведь живёт же кто-то в ней на самой верхотуре. Я, вот убей меня, ни за что бы там жить не захотел!

Впереди на другой стороне улицы упирался в небо сверкающий тонированным стеклом цилиндр. Отражение солнца плавило его верхние этажи. Напротив, только чуть дальше, вырастал из-за деревьев другой небоскрёб. Пониже и тоже цилиндрической формы.

— А там что? — спросил Зотагин.

— Банк какой-то, вроде, — равнодушно посмотрел туда Потапыч. — Может, ещё что-то… Не знаю, не интересовался.

Они проехали мимо скульптурной группы. Она располагалась у подножия широкой лестницы из тёмного полированного камня, полого ведущей к величественному зданию или, скорее, целому комплексу зданий, объединённых в единое целое. Надпись на постаменте Зотагин прочесть не успел, зато сам памятник рассмотрел хорошо, потому как Потапыч тут притормозил, перестраиваясь в крайний правый ряд.

На фоне белоснежной стелы, похожей на слегка выгнутый ветром треугольный парус, стояли две бронзовые фигуры. Одна изображала человека в остроконечном шлеме и долгополой шинели с нагрудными клапанами-застёжками. Судя по горну в его свободно опущенной руке, он был военным трубачом. Вторая фигура едва доставала до плеча горниста. Она изображала вихрастого подростка в рубашке и шортах. В руке бронзовый мальчишка держал шпагу. Длинный тонкий клинок, почти касался остриём постамента. Фигуры стояли вполоборота к зрителю, прикрывая спины друг друга. Словно ждали нападения. И если трубач излучал спокойствие, то мальчишка был напружинен в готовности к бою.

— Красивый памятник, — сказал Зотагин. — Кому он?

— Никому, — ответил Потапыч. — Просто стоит. А что красивый, то верно. Должен соответствовать. Молодёжный центр здесь у нас. «Каравеллой» называется. Тут наша молодёжь творит, выдумывает и пробует такое, что нам даже никогда и во сне не снилось. Да и не только наша. Приезжих отовсюду тоже много. Самородков везде хватает. Вот так живёшь и завидуешь им по-хорошему, — помолчав, продолжил он. — Жалеешь иногда, что рановато родился. Не было у нас возможностей, как у них. Ведь я ещё мальцом застал, когда вместо ребятишек здесь торгаши шуровали и памятник ЕБНу взамен этой скульптуры стоял.

— Чему памятник? — не понял Зотагин.

— Не чему, а кому, — весело поправил его Потапыч. — ЕБНу, чего тут непонятного-то! Ельцину Борису Николаевичу, если по начальным буквам имени-отчества. Мы для краткости его так называли, — пояснил он. — Слыхал про такого? Президентом он был когда-то. Должен знать про него, если историю в школе не прогуливал. Ему угораздило в здешних местах родиться, вот памятный истукан в нашей столице и соорудили.

— Рассказывали наверно, — сказал Зотагин. — А памятник-то почему убрали? Пусть бы стоял. Президент всё-таки.

— Почему убрали? — переспросил Потапыч. — А с какой-такой стати он тут вообще нужен? Молодёжь и без него хорошо со всеми своими делами справляется. Только шум стоит! Смотри-ка, на зелёный попали!

Они подъехали к перекрёстку в тот момент, когда светофор, помигав жёлтым глазом, разрешил повернуть направо. Выйдя на прямую, Потапыч увеличил скорость. Какое-то время шли вровень с бело-красным трамваем, двигавшимся в ту же сторону по рельсам на разделительной полосе, потом трёхсекционная гусеница с пассажирами отстала. Впереди заиграла солнечными бликами водная гладь. Макаровский мост оказался обычным мостом, похожим на те, что Зотагин видел в бытность на сибирских трассах. Исеть, через которую этот мост был переброшен, его тоже не впечатлила, что, похоже, обидело Потапыча.

— Смурной ты какой-то, — укорил он Зотагина. — Красоты не замечаешь.

Знал бы он, сколько таких красот Зотагин в тайге насмотрелся. Там этих речек иногда по десятку на версту набиралось. Не считая ручьёв всяких. А уж про Топь и вовсе вспоминать не хочется. На всю оставшуюся жизнь впечатлений хватит.

— А почему ты именно «КрАЗ» выбрал, Потапыч? — сменил тему Зотагин. — Может, что поновее надо было. Не хочу тебя обидеть, но у тебя даже в кабине, солярным перегаром воняет. Видно с уплотнителем проблема.