Окаянная сила

И они ушли огородами, и дали крюка, и выбрели бог весть где, а оттуда уж направились к Гончарам, где Алена случайно отыскала близ Красного холма, на краю гончарной слободы, не то чтобы брошенную, а временно не нужную хозяйке избу. Хозяйка та, пожилая вдова, повадилась летом уходить на богомолье и однажды дошла до самого Киева. Теперь, когда того гляди начнется распутица, а ее всё нет и нет, сноха, смотревшая за избенкой, поняла, что свекровь переждет слякоть в богадельне при какой-либо обители, а по снежному первопутку и явится. Алена и уговорилась, что до прихода богомолицы поживет, и две гривны задатку дала, да еще за обзаведенье особо уплатила — за мисы, бочата, ковши, ложки, всякую кухонную утварь. На вопрос же, кто такова, отвечала, что ее, убогую вдову, мужнина родня со двора согнала.

Дешево снять избу удалось и еще по одной причине — место было низменное, время от времени Москвой-рекой затопляемое. Зосимо-Савватиевскую мужскую обитель, нерасчетливо выстроенную поблизости еще при царе Алексее Михайлыче, пришлось перевести куда подальше, говорили, что братию отправили в город Бронницы, одни стены остались. И грозились старики, что нынешней осенью как раз и следует ждать потопа.

В эту избу и привела Алена Степаниду Рязанку.

По дороге они почитай что не говорили — так торопились. В избе тоже всё о хозяйстве. А когда повесили Степанидины образа, когда засыпали в горшок-кашник пшена и сунули в небольшую, да варистую печь, выставила Алена на стол лакомство, на торгу купленное, — малый горшочек рябины, в меду томлённой. Когда еще та каша поспеет! И две деревянные ложки выложила.

— Потом сходим, рыжиков соленых прикупим, капусты квашеной, маслица конопляного, — сказала хозяйственная Степанида. — Огурцов соленых…

— Огурцы в сенях, в бочонке, — сообщила Алена.

— Вот и ладно, я тебя калью научу варить на огуречном рассоле. Рыбная калья с икрой — такую только царю подавать, — Степанида крепко уселась на лавку и уставилась на горшочек с рябиной с некоторым сомнением — нелепо вроде бы начинать трапезу со сластей…

Но Алена за последнее время привыкла есть лишь то, что покупала на торгу, были же это главным образом сладкие пироги, пряники, леваши и даже пастила. И пока еще не скучала по вареву да похлебкам.

Она подцепила ложкой рябины и, прошептав «Господи, благослови ести и пити…», принялась уплетать ее без хлеба. Степанида проводила взглядом одну ложку, другую, третью — и поняла, что если не присоединится, то ничего ей и не достанется.

Вдвоем они быстро добрались до дна горшочка.

— Благодарствую на сладком едове, — чинно сказала тогда Степанида. — А теперь сядем рядком да поговорим ладком. Я тебя хорошо помню. Что, не вышло тогда с отворотом? Не помогла моя травка-прикрыш?

— Не помогла, — согласилась Алена.

— А почему не помогла — знаешь?

— Знаю. Растолковали добрые люди. Только одного не пойму — что ж ты мне сразу не сказала?

— Да пожалела, видать…

— Не нужно было меня жалеть, — твердо сказала Алена и вышла на середину избенки. — Кабы ты хоть предупредила меня! Ты же ведала, что мое проклятье мне во всем поперек пути встанет! Я, Степанидушка, через него дитя потеряла…

— Однако ж силу нажила, — заметила Степанида. — И немалую. Как это ты грозовую тучу собрать исхитрилась?

— Силу я у ведуньи переняла. К той ведунье меня послали проклятье снимать, а она при смерти оказалась. Не могла она умереть, силу не отдав, больно ее ломало. Я и согласилась принять, — коротко объяснила Алена. — Но сила-то в меня вошла, а пути она не знает и не разбирает. И страшно мне с ней… Научи, Никитишна, силой владеть и проклятье отделать!

Сказав это, Алена поклонилась в пояс.

— Зачем ты только, девка, приняла ее? — не сказала, а простонала ворожея. — Мало тебе было хлопот? Сила-то тебе досталась — не приведи господи…

— Мало. Если б ты видела, как сатанаилы ее мучали, Кореленку… А кабы я не пришла — ее бы по клочку раздергали, мясо с костей сняли, по стенкам разметали. Если бы не приняла — я бы себе этого ввек не простила. Научи своему рукомеслу, Степанида Никитишна! Я тебе хорошо платить стану.

— Я-то поучу. С тобой-то что, глупая, будет?

— Я проклятье с себя сниму — вот что будет, — твердо сказала Алена и добавила: — С Божьей помощью. И с твоей.

— А потом?

— Не знаю. И знать не желаю! — вскрикнула Алена бешено.

— Уймись, девка… — Степанида Рязанка вздохнула. — Силу-то я в тебе чую. И дивную. Не моей чета… Моя-то — махонькая, да и то — как запросится на волю, не ведаешь, чем и удержать… Сядь. Как ту ведунью-то звали?

— Звали ее Устинья Родимица, — четко сказала Алена. — По прозванью Кореленка. Слыхали на Москве про Кореленку?

— Кореленка? Ну, девка, на Москве Кореленок немало было. Прозвание ведомое…

— Она, дед Карпыч сказал, из самой Корелы пришла, — тут Алена задумалась — а точно ли Устинья Родимица живала на Москве?

— Все они говорят, что из самой Корелы! А знаешь, что это прозванье на деле означает?

— Не-е…