Окаянное призвание

Ближе к вечеру тридцатого августа я и вправду закончил работать над статьей и закатился на пивзавод. Пожалуй, это было единственное место в городе, откуда меня не прогоняли, поскольку, как ни чесались руки отфельетонить грубость Бомбы, из опасения лишиться последнего пристанища, я только грозился ей «расправой». В моем кармане на рабочей флешке в виде маленькой гранаты-лимонки, которую мне вручил Абрам Саркисович, имелся файлик с убойным журналистским расследованием. Оно не оставило бы от универсама камня на камне… А это значило, что задание выполнено и наконец-таки можно расслабиться со спокойной душой и чистой совестью… что я и сделал…

Тридцать первого августа телефон звонил весь день с интервалом ровно в один час – я засекал. День незаметно закончился – был уже первый час ночи, – а я так и не передал флешку своему работодателю. Еще со вчерашнего вечера какое-то смутное, необъяснимое чувство поселилось у меня в душе и не давало покоя, терзая и мучая воспаленное сознание. Я сидел на кухне и продолжал пить пиво уже вторые сутки подряд, переосмысливая все, чего достиг за три месяца работы журналистом.

В какой-то всепоглощающей суматохе я совершенно забыл о себе самом. Не заботясь ни о выгодах, ни о прибылях, я просто делал на совесть свое дело… в отличие от миллионера Русинова, который, между прочим, наживался на мне и исподтишка использовал в корыстных целях. Конечно, платил он мне щедро, я даже наконец-таки обзавелся приличной одеждой, но разве деньгами да тряпками измеряется счастье?!

«Чего я добился, кроме всеобщей неприязни?» – эта мысль навязчиво крутилась в голове, не давая покоя.

Вообще-то, правильнее было бы говорить, чего я лишился. Во-первых, лишился возможности посещать общественные места – меня попросту никуда больше не пускали, поскольку в городе почти не осталось сферы, обойденной вниманием «Горноморсквуда». Те же немногие люди, кому посчастливилось «уцелеть», не желали становиться очередной мишенью для правдивого журналиста-разоблачителя. Во-вторых, я совсем перестал выходить днем в город – прохожие при встрече неприязненно морщились и переходили на другую сторону улицы, и хорошо еще, что не бросали в меня скомканной газетой, не свистели вслед и не улюлюкали. В общем, произошло непоправимое – люди возненавидели меня, а я разочаровался в людях… и в журналистике, конечно, тоже.

Горькое, мучительное чувство терзало мою душу, и пиво совсем не помогало… А телефон тем временем все звонил, звонил и звонил… Наконец я не выдержал этой пытки и решительно поднялся с табурета… Покачиваясь на непослушных ногах и держась за стены, я кое-как добрался до прихожей, снял трубку, и – оттуда сразу же раздалось:

– Сёма, что слу… у-у-укху… кху-у-у.. бху… бхэ… кхэ… хэ-э-э…» – это явно был Русинов, но он перешел на какие-то непонятные уханья.

А произошло вот что: Абрам Саркисович сидел за мраморным столом в своем роскошном кабинете загородной виллы и весь день, с самого раннего утра, настойчиво набирал один и тот же номер. Он был педантичным человеком, и поэтому набирал этот номер с интервалом ровно в один час, но ретро телефон выдавал лишь длинные гудки.

Русинов совсем пал духом и целый день глушил свой любимый абсент. Впервые в его жизни происходило что-то непредвиденное, с чем он не мог ничего поделать и чего не мог постичь своим проницательным умом. К его несчастью добавилась еще одна досадная неприятность: вслед за глазом уже вся левая сторона лица безостановочно дергалась в судорожных конвульсиях, а к полудню даже стал вываливаться язык. Глядя со стороны, можно было подумать, что Абрам Саркисович специально гримасничает, делая кому-то невидимому неприличные намеки или подавая какие-то тайные знаки.

И вот вдруг уже поздним-поздним вечером, почти что ночью, прошло телефонное соединение. Так совпало, что именно в этот самый момент Абрам Саркисович сделал большой глоток коктейля. От неожиданности он хотел быстро что-то сказать, но напиток попал не в то горло, Русинов поперхнулся и, откашливаясь, больше не смог выговорить ни слова.

Вклинившись в коротенькую паузу, я заговорил заплетающимся языком, безостановочно икая:

– Сасис Абрусов… ич, я социально опасен… Ик. Своей разоблач… ительной деятельностью я могу разруш… ить устоявш… ийся привычный уклад ж… изни нашего города.

– …укху… бхэ-э-э… у-у-укхэ-э-э… кхэ… – по-прежнему неслось из трубки.

– Спас… ибо вам за пониман… ие и за то, что не отговар… иваете. В общем, я ухожу, всего хорошего… Ик… – Дзынь, – я брякнул трубкой о рычажок телефона, но она не удержалась, соскользнула и повисла на проводе, раскачиваясь из стороны в сторону.

В городе оставаться мне было нельзя. О том, чтобы вернулась прежняя неузнаваемость, в ближайшие годы нечего было даже мечтать. Я должен был надолго скрыться где-нибудь подальше, например, на даче. И впервые мама полностью одобрила мое решение.

***

Евгений Кузнецов: «Окаянное призвание»

Для лиц старше 18 лет. В соответствии с ФЗ 436.

Все персонажи являются вымышленными, и любое совпадение с реально живущими или жившими людьми случайно.