Окаянное время. Россия в XVII—XVIII веках

В действительности это служение «всенародной пользе» и одновременная ориентированность на секулярные земные ценности привела к развитию грубой тирании и личного деспотизма. Судьба церкви в этих обстоятельствах была чрезвычайно трагичной. Благодаря реформам царя Алексея и последующим преобразованиям Петра, она оказалась на службе даже не у «государства», а в полной зависимости от случайных лиц, сумевших занять престол в результате придворных свар, заговоров и интриг, была вынуждена обслуживать их частные интересы.

Возникшая в 1721 году на месте патриаршей православной церкви «духовная коллегиум» имела, как и всякое министерство, свой утвержденный штат, состоящий из президента, вице-президентов, советников и асессоров. Президентом был назначен Стефан Яворский, все эти годы не без наивности надеявшийся за свою лояльность Петру получить сан патриарха. Словно в предупреждение всяких ненужных сравнений чинов новой коллегии с прежней церковной иерархией, в ее регламенте говорилось, что на президенте нет «великой и народ удивляющей славы, несть лишней светлости, несть высокого о нем мнения» и ему нечего «помышлять о себе высоко». Почти сразу после своего создания коллегия была переименована в святейший Синод, но внутренняя чиновничье-министерская суть нового ведомства от этого не изменилась.

Выразительнее всего ее подчеркивала присяга членов Синода. Как и все чиновники империи, они клялись в верности императору и членам династии, верноподданнически обязывались «благовременно объявлять о ущербе Его Величества интереса, вреде и убытке». Наконец они прямо, грубо попирая при этом православные каноны, признавали главой церковной власти (а Синод представлял собой именно коллегиальную церковную власть за неимением патриарха и с прекращением созыва поместных соборов) — императора. Каждый из архиереев, членов Синода, произносил слова присяги: «Исповедую же с клятвою крайнего судию Духовной сей Коллегии быти Самого Всероссийского Монарха, Государя нашего Всемилостивейшего».

О вреде того насилия, какое было совершено над русской церковью, его трагических последствиях писали и говорили многие исследователи и писатели. И.С. Аксаков с горьким сожалением признавал: «Церковь… представляется теперь у нас какой-то колоссальной канцелярией, прилагающей с неизбежной, увы, канцелярской ложью порядки немецкого канцеляризма к спасению стада Христова… Убыла душа, подменен идеал…» ^{137}

Два века существования церкви в так называемой «синодальный период» были, несомненно, временем настоящего порабощения ее государственной властью. Но духовенство и, прежде всего высшая иерархия, не только не пытались сопротивляться этой тяжелой унизительной зависимости, но очень быстро научились использовать се к своей выгоде. Смирившись раз и навсегда со своим положением, церковь превратилась в идеологическую опору режима, не только защищая крепостное право, но и помогая правительству в политике дерусификации страны. Так, искусствовед и археолог, председатель императорской археологической комиссии граф Л.Л. Бобринский обращал внимание на то, что именно реформированная церковь, усвоившая в своем убранстве, иконописи и музыке многое из западной культуры, «служила в 18 и 19 столетиях проводником в народное искусство иноземных стилей» наряду с помещичьей усадьбой ^{138}.

Петру вполне удалась его реформа — он добился, чего хотел. Упразднение патриаршества и создание неканоничного Синода, уничтожение соборной жизни разрушило церковь изнутри, а вместе с тем и последние остатки традиционной русской православной государственности. Вновь созданная структура, получившая значение официальной церкви в Российской империи, в союзе с новым государством стала проводником и защитником новых секулярных ценностей и в то же время оплотом социальной несправедливости и духовного угнетения.

* * *

В условиях произошедшего разгрома религиозной и политической культуры русского народа единственной силой в стране, восставшей против нового порядка вещей, оказалось старообрядчество.

Об этом, без всякого сомнения, уникальном явлении в российской истории было немало написано, даны разные оценки его значению. И оценки и выводы по большей части откровенно или умеренно негативные, что объясняется, с одной стороны, четкими идеологическими установками государственной цензуры как в дореволюционный период, так и в последующее время, а кроме того — искренним непониманием светскими исследователями настоящих причин возникновения и развития староверия. Слишком далекие от культуры и духовных переживаний людей того времени, не имея никакой живой преемственности с ними, отечественные «нецерковные историки», но выражению С.А. Зеньковского, привыкли смотреть на предков как на предмет музейного фонда, оказывались и оказываются совершенно неспособными вникнуть в основы их мировоззрения.