Окаянное время. Россия в XVII—XVIII веках

Попечение о мирском никогда не оставляло Никона. В пору величия он выступал как рачительный хозяин своих вотчин и монастырей, всячески заботился о приращении «именьица», был при этом крайне жесток с подчиненными людьми, и его немилостивой расправы боялись сильнее царского суда. Даже оказавшись в ссылке в Кирилло-Белозерском монастыре, он требовал от монахов для себя хорошего содержания и обильного стола, постоянно жаловался на них в письмах к царю, пьянствовал с посетителями, приходившими к нему, в том числе с женщинами. Как отличается он от своего непримиримого противника Аввакума, презиравшего любые соблазны и стойко переносившего долголетнее заключение в земляной тюрьме в Заполярье, а драгоценные чернила тратившего на поучения духовным детям, а не на кляузы! Вспоминая евангельскую притчу о нищем Лазаре и жадном богаче, попавшем в ад, Аввакум так комментирует ее: «Каков сам был милостив?! — грозно спрашивает он жадного грешника. — Вот твоему празднеству отдание! Любил вино и мед пить, и жареные лебеди, и гуси, и рафленые куры: вот тебе в то место в жару в горло, губитель души своей окаянной… За что Христа не слушал, нищих не миловал? Плюнул бы ему в рожу ту и брюхо то толстое пнул бы ногою»^{40}!

Царь решил довести реформу до конца и положить конец затянувшейся церковной смуте. Он надеялся, что вмешательство вселенских патриархов образумит всех недовольных и заставит их замолчать. В Москву вызвали первосвятителей православного Востока. Но от них последовал неожиданный отказ. Патриарх Константинопольский, а за ним и другие не спешили вмешиваться в не до конца ясный им конфликт, казавшийся внутренним делом русской церкви. Не хотели они и суда над Никоном, который был известен как грекофил, человек, много сделавший для утверждения пошатнувшегося авторитета греческой церкви в России.

Тогда к делу привлекли обретавшегося в Москве Газского митрополита Паисия Лигарида. Как о нем было известно, он имел богатый опыт в делах, которые требовали деликатного подхода. Однако, не зная всех подробностей биографии митрополита, в Москве даже не предполагали, в какую череду скандалов вовлечет этот беспринципный человек и царя, и всю русскую церковную иерархию.

На первых порах Лигарид вполне оправдал возложенные на него надежды. Под его руководством дело подготовки собора и участия в нем иерархов Востока стало налаживаться на глазах. Отправленные им к вселенским патриархам доверенные люди, грек Стефан и диакон Мелетий, скоро вернулись с хорошими новостями, которыми Паисий поспешил обрадовать удрученного прежними неудачами царя.

Хотя константинопольский патриарх Дионисий и иерусалимский патриарх Нектарий по-прежнему отказывались приехать в Москву, они прислали грамоту, в которой назначали Паисия Лигарида своим полномочным представителем на предстоящем соборе. Кроме того, в ближайшее время в Москву лично обещали приехать патриархи антиохийский и александрийский.

В ожидании их приезда, весной 1666 года, который, по многим пророчествам, должен был ознаменовать конец православия на Руси и начало царства антихриста, в Москве открылся большой церковный собор.

На его рассмотрение были предложены вопросы отношения к обрядовой реформе и судьбе патриарха Никона. Русские архиереи отнеслись к своему бывшему главе снисходительно. За самовольное и не вызванное никакими внешними причинами оставление своего пастырского места, что подвергло жизнь церкви опасности и смуте, его лишали сана патриарха московского. Но Никона по-прежнему именовали «святейшим» господином и в качестве утешения оставляли ему в его личное владение три крупных монастыря. Примечательно, что еще до собора Никону предложили самому определить условия своей отставки, и это он выдвинул требование такого солидного материального обеспечения. Его аппетиты, правда, были еще шире. Эти три монастыря были как бы центрами целого созвездия из 16-ти менее крупных обителей, каждая из которых владела своими вотчинами, приписанными к ним крестьянами, промыслами и прочим достоянием. Таким образом, в свои руки бывший патриарх хотел получить область, сопоставимую по размерам с небольшим княжеством удельного времени. На соборе Никону оставили крупные монастыри, но все прочие «тянувшие» к ним — вернули в распоряжение епархиальных архиереев. Отклонили также требование Никона, снова начавшего терять чувство реальности, самому определять — кто будет следующим патриархом.

Одновременно с этим, собором были признаны нововведения отставленного патриарха в церковных обрядах. Троеперстное крестное знамение и все исправления богослужебных текстов признавались правильными. Несогласным угрожали не только духовным осуждением, но и прямой физической расправой: «Аще же кто… начнет прекословити… мы таких накажем духовно; аще же и духовное наказание начнут прсзирати, и мы таковым приложим и телесная озлобления»^{41}.