Впрочем, хватит философствовать. Пора и баиньки. Зевнув от души, направился в спальню. А далее случилось вполне предсказуемое, но все равно неприятное. Я заблудился.
Екатерининский дворец в ночи казался чем-то фантастическим. Пламя трех свечей с трудом пробивало мрак коридоров. Проплутав по лестницам и переходам, оказался в парадной части комплекса. Пространство раздвинулось, потолки ушли вверх. Появилась позолота. Дрожащий свет выхватывал статуи пухлых амуров, им на смену выплывали лица с картин и барельефы двуглавых орлов. Ощущение нереальности добавляла тишина. Я слышал только скрип паркета и свое дыхание. Звуковой фон века XIX вообще был совсем иным. Здесь не шумели двигатели внутреннего сгорания многочисленных автомобилей и не было крякающих сигнализаций. Не доносилась музыка, и не гудели самолеты. В зданиях не крутились моторы лифтов и вентиляторы бытовой техники. Во дворце это усугублялось малым количеством людей. Александр III, как восторженно писали газеты, упростил придворный этикет и сократил число слуг. К тому же императорская чета предпочитала жить в Гатчине, Царское село отошло на вторые роли.
Внезапно передо мной открылся гигантский зал. По обеим сторонам его в два ряда шли огромные окна. Золото закрывало все свободное пространство. Ба! Да это же тронный! — пронеслась у меня в голове. Я был здесь на экскурсии. При лунном освещении он приобрел совершенно другой вид. Украшения не выглядели аляповато. Лица ангелов и героев сделались строгими. Они как будто смотрели на меня. Пытаясь спрятаться от этих взглядов, я закружил по залу. Величие страны материализовалось, его можно было потрогать руками. Отблески свечей создавали причудливые блики. Боковое зрение принимало их за движение человеческих фигур. Воображение дорисовывало танцующие пары. Дам в пышных платьях и кавалеров в напудренных париках. Вдоль стен прохаживались государственные мужи и, тихо переговариваясь, вершили большую политику, не забывая про собственный карман. Тысячи крестьянских и солдатских жизней были в этой игре мелкой разменной монетой. Их, не задумываясь, дарили, покупали и отправляли на убой.
Во главе зала на блистающем троне сидела императрица. Она благосклонно взирала на танцы и, чуть кивая головой, слушала верзилу в богатом мундире. Екатерина II и Потемкин. Небожители, боги. Их мало интересовало, что происходит там, за окнами. Взобравшись на Олимп, они думали лишь о себе. Все остальное было вторично. А там, на бескрайних просторах жила империя. Рождались и умирали от непосильного труда крепостные крестьяне и рабочие на казенных заводах. Набивали златом и серебром подвалы монастырей священники. Прожигали свои дни помещики. И так было из года в год, из века в век. Пока однажды чаша не переполнилась и волна не смыла миллионы жизней, правителей, саму империю. После этого все вернулось на круги своя. Только правители переехали из Зимнего в Кремль.
Наваждение схлынуло со скрипом двери. Из проема показалась рука с подсвечником, а потом мужская фигура. Старый слуга в расстегнутой ливрее, подслеповато щурясь, пытался рассмотреть того, кто бродит по дворцу в столь поздний час. Я подошел к спасителю.
— Ваше императорское высочество? — он был предельно изумлен.
— Да, это я. Решил немного прогуляться на сон грядущий… Проводи-ка братец, до моих покоев, уж коли и тебе не спится.
Старик поклонился и пошел, освещая путь. Вскоре он остановился у одной из дверей и молча распахнул ее. Это была спальня. Войдя, я понял, что этот бесконечный день еще не кончился. В кресле сидела императрица. Она дремала. Похоже, не дождалась, пока блудный сын нагуляется. А может… А может, она сообразила, что я не Николай и пришла разоблачить? Нет, не может быть. Все это бред.
Повинуясь бессознательному, я потихоньку приблизился, сел на пол и положил голову ей на колени. Мария Федоровна проснулась и запустила руки мне в волосы. По телу пробежала дрожь. Точно так же поступала моя мама, когда я засиживался допоздна за компьютером. Она тихонько подходила сзади и перебирала пряди. Я был дома.
Осенью 1891 года, когда все газеты писали о возвращении наследника престола из восточного путешествия, Леве Бронштейну исполнилось 12 лет. К сожалению, детство его сложно было назвать беззаботным. Мать часто болела и была раздражительной. Зачастую вместо слов любви он слышал упреки. Не бережет вещи, не слушается старших, слишком много шалит и играет. Особенно больно было, когда родители интересовались у детей, что им привезти в подарок из Елисаветграда или Николаева, а потом забывали. После таких случаев мальчишка убегал на мельницу, принадлежащую отцу. Ее машинист стал для него другом.
— Вот скажи, Иван Васильевич, зачем они спрашивают про желания, а потом не исполняют? — утирал слезы после очередного случая Лева.
— Не расстраивайся. У взрослых много дел, и иногда они забывают…