Окаянный престол

— А письменного-то ничего не шлёт мне? — робко вопрошала мать, нечаянно считая цатки золота и серебра и одновременно забывая, сколько же сосчитано.

— Не, на буквах нету ничего... — Безобразов вдруг приостановил кошель. — Да! Давай-ка сюда и те все его, старые, письма! Надо забрать и которые есть...

Анна Егоровна думала было схитрить — сказала товарищу сына, что все прежние послания сослепу ею растеряны да изорваны, но Безобразов решительно ей не поверил и даже посовестил тётушку Нюру, что никак не войдёт в положение Юрия. Сын же почтил её таким мешком, одного солнечного зёрнышка из которого хватит, чтобы без промедления вокруг Анны Егоровны вырос добрый дом из дуба — с гульбищами, житницами, многим весёлым скотом и многой, уважительной и быстроногой прислугой — на месте этой вот... Всё нынешнее вокруг: помятые яблоки в желобке оконницы, рамон-масло в кринке на столе, рассыхающийся потолок на крепкой балке-матице, зеркальце на суковатой, лучистой стене, мирную паутину по углам, жёсткую сыпь побелки возле печки, большую синюю подушку, свешивающуюся из-за печной трубы, от трубы протянутые частые грибные ожерелья, бадейку с угольной водой под пламенем лучины, занавешенные серым кружевом полати, терпимый пожар на столе над черепком коньего жира, Олсуфьевну, в разрезе занавески хлопочущую у шестка, — Безобразов легко смахнул куда-то одним уничтожающим взмахом руки...

Отрывая от сердца почтовые истёртые листочки, Анна Егоровна продолжила расспросы с притворной беззаботностью.

На вопрос — сам-то Юша скоро ли приедет на побывку, Ванюш? — встретив ответный взор Безобразова, Анна Егоровна просто испугалась своего нелепого рассудка и скорей поправилась:

— Альбо, может, тогда мне снарядиться к нему?

— Нет, нет, покуда рано ещё, обождать с этим малёха надоть, — насупился по-деловому Безобразов. — Ещё царёвых врагов всюду полно. Они того и глядят, где поддеть нас...

Тут Анна Егоровна открыто загорюнилась — узнав, что опять невесть на когда откладывается встреча с сыном, но скоро снова навострилась и с ясным строгим пониманием одобрила:

— Конечно, сейчас какие катанья? Самые нонича труды!.. А я уж рада ли, нет ли, что ты, Ванюша, с моим Юрушкой вместе опять да заодно! Глядите у меня: и вперёд не покидайте друг дружку, выручайте друг дружку во всём! — Безобразов учтиво кивал, прикладывая руку к груди. — Особенно я на тебя, Ванечка, надеюсь, ты поблагоразумнее да попроворней чада-то мово, последи уж за соратником...

Безобразов закивал ещё отчётливее, и улыбка между его скул окрепла, не гуляла больше, точно вклеилась.

— Уж я сама не знаю, как нечёса мой сей почёт выслужил, — продолжала Анна Егоровна, случайно веселея. — А и что за крутища такая под ним? Вот не поверишь, Ванюшка, перед людьми стыдно — о родном сыночке ничегошеньки не ведаю! И никому признаться не могу! Ведь ровно глухая в голой чаще жила, хоть ты, что ль, скажи дуре старой, и буду помнить, как чин-то его ноне зовётся? Конюх, что ли, он у Дмитрия Ивановича?.. Переписчик, али подавальщик, ально как?..

Безобразов медленно сжевал улыбку, внутрь втягивая губы, проглотил и попросился на двор. Вернувшись, он застал на столе готовый тыквенник и рядом с Анной Егоровной за столом хлопотунью Олсуфьевну, раньше только урывками подслушивавшую его из кухонного закутка, теперь же полноправно ожидающую йодле барыни пущего восторга от дальнейшего.

— А я вот Анне-то Егоровне что баю, — пролепетала стряпуха скорей, чтобы её не согнали, — поди, Юрий-то Богданыч состоит по тайному какому ведьмовству... Так что, может, на слух и сказать несвозможно!..

Безобразов увидел, что отложенный вопрос подробно без него обсуждался и что тёмное упоминание им множества царских врагов, изъятие писем и добротная его малоречивость вдруг нечаянно попали на весах бабьих предположений в одну чашку.

Чуть прихлебнув малиновой водицы из ковша, он с великим вниманием покидал во рту языком обжигающий нераспробываемый кусочек.

— Истинно, Тайный приказ!.. — задохнувшись, шепнули старушки. — Да кем же он там? Иван, мы ни-ни... Неуж дьяк?

— Подымай выше, — устал и отодвинул блюдо Безобразов. — Он, мамоньки... главный секретный духовник, советник... и сокафтанник царя!

Олсуфьевна перекрестилась с отворенным ртом, Анна Егоровна подпёрла кулаком слабую щёку, локотком — бок, прибирая кончик плата в горсть. У неё перестало щемить сердце, только закололо часто-часто...

— Уж не смею спросить, тогда ты-то, Иван, у нас кто?..

Безобразов в один глот опрокинул в себя — прямиком в ужаревшую душу — стоику полугара:

— Не смеешь правильно... Мой смысел пострашней...

Анне Егоровне хотелось расспрашивать про житьё-бытьё взмывшего сына всю ночь до утра, но Безобразов вскоре тихо задремал, где сидел. Затем лёг на незастланную лавку и уснул, серьёзный и осунувшийся вокруг основ скул.