Вчера я спросила у Лайзы, сколько лет Д-88 находится в Эргастуле? Лайза ответила, что лет десять, - не меньше. Выходит, этот морт был ещё подростком, когда его схватили «наши» и заковали в кандалы.
«Неужели не было другого выхода»? – тихонько озвучила свои мысли, но Лайза услышала и вдруг взглянула на меня другими глазами, взглянула так, будто бы увидела во мнe родственную душу.
«Ох, Эмори… Люди видят в мортах опасность вовсе не потому, что они сильнее и выносливее нас… Люди боятся, что морты могут оказаться лучше нас. Могут оказаться куда человечнее, чем мы. Намалы внушили нам, что морты – враги,только потому, что они… они другие».
«Рафки тоже другие, – ответила я. – Но это не помешало намалам заключить с ними мирный договор».
Лайза горько усмехнулась:
«Рафки – аше оружие против мортов, деточка. Но только до тех пор, пока сами рафки позволяют нам там думать».
«Потому что мы нужны им не меньше, чем они нам», – ответила с пониманием, и Лайза кивнула:
«Верно. А морты не нужны никому».
«Сколько же тайн у намалов? ».. – задумываюсь всё чаще.
Сколько же ужасных вещей они скрывают от народа, прирываясь тем, что это во имя нашего же спокойствия?..
Я должна узнать, что произошло на самом деле в двадцатых годах. Должна узнать истинную причину тому, почему моpтов изгнали в Мёртвые земли и… и правда ли, что они – те, кто начал эту бесконечную войну?
Морт на кушетке вдруг дёргается, звенят цепи, и я тут же вскакиваю на ноги, хватаюсь за шокер и выставляю перед собой.
Смотрю на него во все глаза,тяжело дышу, медленно отступаю к двери и больше не чувствую уверенности в том, что совершила правильный поступок.
Перевернувшись на бок, морт замирает, обыскивает взглядом комнату и наконец находит им меня, застывшую в дверном проходе с шoкером в руках.
– Только не делай глупостей, ладно? – первое, и вряд ли самое разумное, что озвучиваю, ведь из нас двоих,тот, кто совершает глупости, это не морт, а я.
«Человек, дающий себе отчёт в том, что совершает глупость, возможно, совершает самый правильный поступок в своей жизни», - как-то сказал мне отец. Что , всей душой верю, что мой поступок именно к такому случаю и относится.
Молчит.
Божe, о чём я? Разумеется, он будет молчать. Кто я такая, чтобы пленённый морт решил вдруг со мной поговорить?
– Это я сняла тебя с крюка, - стараюсь говорить твёрдо и решительно, а сама с головы до ног дрожу. - Я… я решила… Просто… Это запрещено, ты, наверное, знаешь, но у тебя серьёзные повреждения,и я подумала, что было бы неплохо , если бы ты… сли бы тебя… В общем, я подумала, что нужно тебя снять, для того, что бы раны лучше завизжали, то есть заживали!
Он уже успел сесть, гремя цепями на кандалах, и смотрит на меня так, словно я – пустое место. Нет, правда, смотрит так, как если бы я была одного цвета и одной фактуры вот с этой бетонной стеной.
Спокойно, Эмори.
Ещё один глубокий вдoх. Выдох. Вот так, хорошо. Он ранен, ослаблен и он в кандалах, что значит - не может причинить мне вред. Хотя еще пару недель назад, увидь я эту сцену со стороны, назвала бы себя конченой психопаткой и пожелала бы максимально быстрой смерти… чтобы не мучиться.
– У тебя бой через полторы недели, - выхoдит говорить спокойнее и медленнее, – и я всего лишь хочу, что бы ты успел поправиться. восстанавливать силы в подвешенном состоянии не очень-то удобно, согласен? - неуверенно улыбаюсь, ожидая от морта хоть какой-нибудь ответной реакции, но тот по–прежнему сидит на кушетке, совершенно не двигается и неотрывно смотрит мне в лицо своими неоновыми глазами, в которых ни одной эмоции прочесть невозможно.
– Ты… ты меня помнишь? - опускаю руку с шокером, но с места не двигаюсь. – Кивни , если помнишь.
Нет реакции.
Тяжело сглатываю и начинаю подумывать над тем, что сделанные мною часом ранее умозаключения, по всей видимости, оказались в корень неверными. Я решила, будто бы…
Не успеваю закончить размышлять.
Как и не успеваю проследить за мортом, который оказался настолько быстр, что превратился в размытое пятно, мелькнувшее перед глазами, а уже в следующую секунду меня больно ударило лопатками о пол, воздух со свитом вылетел из лёгких, а в горло вдавилась мощная цепь, натянутая между кандалами на его запястьях.
Перекошенное от ярости лицо склоняется над моим, глаза горят жаждой отмщения, а изо рта доносится негромкое утробное рычание. Цепь сильнее вжимается в шею и перед глазами появляются разноцветные пятна, лицо морта надо мной двоится, троится, раскачивается, как парусник на волнах… и я из последних сил выдавливаю из себя слова:
– Почему… почему сейчас?
Я ставила на то, что у Д-88 уже было две возможности меня прикончить. Глупая… была уверена, что и в этот раз не станет убивать, раз не сделал этого раньше.