Океан

– Благодарю, – говорит он, расправляя руки.

– Хорошо бы и мне развязать руки, – говорит Хорре, но не получает ответа.

Аббат. Хаггарт, это ты убил Филиппа?

Хаггарт. Я.

Аббат. Не скажешь ли ты, – эй, ты, Хаггарт! – что ты сам своей рукою убил его? Может быть, ты сказал матросу: матрос, пойди, убей Филиппа, и он это сделал, так как любит тебя и чтит, как начальника? Может быть, так вышло дело? – скажи, Хаггарт. Я называл тебя сыном, Хаггарт.

Хаггарт. Нет, я не приказывал матросу. Я сам своею рукою убил Филиппа.

Молчание.

Хорре. Нони! Скажи-ка им, чтобы развязали мне руки и отдали трубку!

– Не торопись! – гремит поп. – Побудешь и связанным, пьяница! И бойся развязанной веревки, как бы не свернулась она петлей.

Но, следуя какому-то неуловимому движению или взгляду Хаггарта, Мариетт подходит к матросу и распутывает узлы. И снова все молча смотрят на ее склоненную, тревожную голову. Потом переводят глаза на Хаггарта – как смотрели прежде на кораблик, так теперь на него.

И сам он позабыл об игрушке – словно очнувшись, обводит взором рыбаков, долго глядит на темную занавеску.

Аббат. Хаггарт, это тебя я спрашиваю. Кто принес тело Филиппа?

Хаггарт. Я. Это я принес его и посадил у двери, головой к двери, лицом к морю. Это было трудно, так как он все падал. Но это сделал я.

Аббат. Зачем ты сделал так?

Хаггарт. Не знаю, наверное. Я слыхал, что у Филиппа есть мать, старуха и я подумал, что так будет приятнее им обоим – и ему и матери.

Аббат (сдержанно). Ты смеешься над нами?

Хаггарт. Нет. Почему ты думаешь, что я смеюсь? Мне совсем не смешно, как и вам. Это он, Филипп, сделал кораблик?

Никто не отвечает. Мариетт говорит, вставая и через стол наклоняясь к Хаггарту:

– Ты не сказал ли так, Хаггарт: мой бедный мальчик! Я убил тебя, потому что должен был убить, а теперь я отнесу тебя к матери, мой милый мальчик.

– Это очень печальные слова. Кто подсказал их тебе, Мариетт? – удивленно спрашивает Хаггарт.

– Я слышала их. И не сказал ли ты дальше: мать, вот я принес тебе твоего сына и у твоей двери посадил его: возьми твоего мальчика, мать.

Хаггарт молчит.

– Не знаю, – с горечью гудит аббат: – не знаю, у нас никто не убивает, и мы не знаем, как это делается. Может быть, так и надо: убить и убитого принести к порогу матери… Ты что смотришь на меня, рожа?

Хорре (грубо). И – по-моему – его надо было бросить в море. Ваш Хаггарт с ума сошел, я давно говорю это.

Вдруг старый Десфосо кричит при гуле одобрения остальных:

– Ты молчи! Его мы отправим в город, а тебя сами повесим, как кошку, хоть ты и не убивал.

– Тише, старик, тише! – останавливает аббат, пока Хорре с молчаливым презрением смотрит поверх голов. – Хаггарт, я спрашиваю тебя: за что ты отнял жизнь у Филиппа? Она была ему нужна, как тебе твоя.

Хаггарт. Он был женихом Мариетт – и…

Аббат. Ну?

Хаггарт. И… Не хочу говорить. Зачем вы раньше не спросили, пока он был жив? Теперь я убил его.

– Но… – говорит аббат и в тяжелом голосе его звучит мольба: – может быть, ты уже раскаиваешься, Хаггарт? Ты славный человек, Гарт, я тебя знаю, ты трезвый не можешь обидеть и мухи. Может быть, ты хлебнул лишнего, это бывает с молодыми людьми, и Филипп что-нибудь сказал тебе, а ты…

– Нет.

– Нет? Ну, нет, так нет – верно, дети? А может быть, на тебя что-нибудь нашло, ведь это тоже бывает с людьми: вдруг найдет на человека красный туман, завоет в сердце зверь и… Тут достаточно и слова, чтобы…

– Нет, Филипп ничего мне не говорил. Он проходил по дороге, когда я выскочил из-за большого камня и всадил нож ему в горло. Он не успел даже испугаться. Но если хотите… – Хаггарт нерешительно обводит глазами рыбаков, – мне немного жаль его. То есть, так, совсем немного. Это он делал игрушку?

Аббат угрюмо опускает голову. И снова кричит Десфосо при одобрительных кивках остальных.

– Нет! Ты спроси его, аббат, что делал он у церкви. Дан видел их в окно. Не скажешь ли ты, что с твоим проклятым матросом не был у церкви. Что ты там делал, говори?

Хаггарт пристально смотрит на вопрошающего и медленно говорит: