Океан. Черные крылья печали

– Ничего, Умберто. Ничего. Скоро все изменится. Я слышала, как синьор Гирландайо, это наш главный редактор, говорил, что из-за кризиса придется сократить штат, уволить нескольких журналистов и редакторов, и ты знаешь, Умберто, – Паола Витале наклонилась к мужу, – эта полентонэ в списке тех, кого собираются уволить. Пусть убирается на свой чертов Север. Наш мальчик не пропадет. Мы найдем ему хорошую жену, настоящую хозяйку, а не глупую карьеристку. Софи – хороший выбор. Ей наш мальчик давно нравится. Конечно, семья Риччи не богата, но и мы не из таких. Главное, что Софи хорошая хозяйка. С ней наш мальчик будет и накормлен и обстиран. Да и синьора Риччи моя лучшая подруга. Мы с ней вместе растили наших ангелочков…

– Мама, – прервал Леопольдо мать, – когда ты слышала, что Ангелику собираются уволить?

– Сегодня, Леопольдо.

– Значит, Ангелика об этом еще не знает?

– А я откуда знаю, знает она или не знает? Мне нет дела до этой глупой полентонэ.

– Мама, не называй ее так!

– Не кричи на меня, Леопольдо… Умберто, скажи ему хоть что-то. Что ты молчишь? Будто набрал воды в рот. Это все твое воспитание.

– Паола, ты непоследовательна в своих утверждениях, – заметил Умберто Витале. – То ты обвиняешь во всех грехах эту чудесную девушку, Ангелику, то меня.

– Чудесную девушку?! – вскинулась Паола Витале. – Нет, вы слышали! Mamma mia[34]! Никогда ты меня не поддерживал, Умберто! Никогда!

В кармане штанов Леопольдо заиграла музыка. Леопольдо вытащил мобильник и взглянул на экран, улыбка тронула губы, когда увидел, что звонит Ангелика.

– Мама, – сказал Леопольдо. – Ciao[35]. Мне пора. Меня Ангелика ждет.

– Подожди, Леопольдо. Дай мне хоть поцеловать тебя на прощание.

Мобильник разрывался, и Леопольдо пришлось нажать клавишу "отбой". Ничего, потом перезвонит.

Паола Витале приблизилась к сыну, поднялась на носки и поцеловала в щеку.

– Не забывай нас, Леопольдо. Приходи завтра на ужин.

– Посмотрим, мама. Ciao, папа, – Леопольдо махнул отцу на прощание, открыл входную дверь и вышел из квартиры в коридор.

– Звони, Леопольдо, – услышал он, спускаясь по лестнице на первый этаж.

– Обязательно, мама. Ciao.

Леопольдо вышел на улицу. Прохладный ночной ветер коснулся лица, дернул за воротник рубашки и пробежался по шее. Леопольдо улыбнулся. Взгляд пробежался по деревьям, тускло освещенным уличными фонарями, скользнул выше, оставил позади крыши домов, устремился к звездам, яркими белыми точками блестевшими в ночи, зацепился за тонкую полоску облака, за которым спрятался блеклый, покрытый серыми пятнами диск месяца.

Леопольдо потянул носом воздух. Запах еще не совсем остывшего от дневного жара асфальта смешался с ароматами цветов, росших на клумбах под домом и в горшках на балконах, создавая тем самым что-то новое, странную смесь искусственного и натурального, мертвого и живого.

Мобильник в кармане Леопольдо снова ожил. Леопольдо направился к машине, припаркованной в двух десятках метров от дома, где жили родители, на ходу доставая из штанов мобильник.

– Привет, amore mio[36]. Прости, что не ответил раньше, только что вышел от родителей.

– Привет, милый. Хотела узнать, ждать тебя или взять такси?

– Конечно, ждать. Через пятнадцать минут буду у тебя.

– Тогда жду, Лео. Натали собирается ложиться спать, поэтому я тебя подожду возле подъезда.

– Хорошо, милая. Я скоро буду, не скучай.

– Постараюсь, – Леопольдо почувствовал, как на губах Ангелики расцвела улыбка. – Жду.

Из динамика понеслись короткие гудки.

Леопольдо нажал пальцем на клавишу "отбой", вернул мобильник в карман, отключил сигнализацию машины, после чего забрался в салон и завел двигатель. Несколько мгновений спустя он уже летел сквозь ночь по дорогам спящего Ареццо.

Глава 3

Они лежали на кровати, тревожимые лишь слабым светом ночника. На улице было темно и безлюдно. Городок словно вымер, спал, укрывшись плотным, украшенным миллионами сияющих звезд саваном ночи. Шуршание ветерка среди деревьев и в клумбах среди роз и магнолий было сродни блужданию привидений – таким же тихим и унылым. Рычание автомобильного двигателя, нет-нет да тревожившего ночь, казалось чем-то неестественным, даже чужим, абсурдным, среди глухой и глубокой тишины ночи, царящей за окном.