Океан. Черные крылья печали

Леопольдо собрался сесть на стул, стоявший сбоку стола, но мать воспротивилась, указала на место напротив Софи. Леопольдо подчинился; спорить с матерью было бесполезно. Краем глаза Леопольдо заметил устремленный на него взгляд Софи. При этом девушка не забывала улыбаться улыбкой в тридцать два зуба. Леопольдо повернул голову к Софи, вперил в нее взгляд и улыбнулся в ответ, надеясь, что девушка смутится и отвернется. Не тут-то было. Софи, словно выпила живительной воды, расцвела, грудь – никак не меньше четвертого размера – заходила ходуном под цветочным платьем, но больше всего Леопольдо поразила улыбка девушка, она стала такой широкой, что ему показалось, что он видит даже коренные зубы девушки.

Веселый смех наполнил кухню. Паола Витале и синьора Ричии, казалось, соревновались, чей смех громче. Перестав смеяться, женщины посмотрели на Леопольдо и Софи с такими умилением и нежностью, что Леопольдо почувствовал себя новорожденным, маленьким patata[29], которому только и оставалось, что сунуть соску в рот.

Паола Витале улыбнулась сыну и исчезла на кухне. Синьора Риччи последовала за ней, то и дело оборачиваясь и посматривая на Леопольдо и Софи. Едва женщины скрылись из виду, Умберто Витале и синьор Риччи принялись обсуждать последние городские новости, затем Умберто Витале поднялся и ушел. Вернулся минуту спустя с бутылкой белого просекко[30], которым не преминул наполнить все пустые стаканы. Паола Витале и синьора Риччи принесли антипасти – холодные закуски, среди которых преобладали овощи и мясные нарезки.

Ужин начался. Пока ели, разговаривали. Леопольдо старался не активничать в разговоре, так как понял, что любая его активность обернется против него. Достаточно было вспомнить реакцию матери и синьоры Риччи на неудавшийся фокус с Софи, чтобы убедиться в истинности этих предположений. Поэтому Леопольдо сосредоточился на еде, благо это дело он любил и всегда уделял ему много времени. К счастью для него, такое чревоугодие почти не сказывалось на его телосложении.

За антипасти последовало пасти – основное горячее блюдо, которое состояло из равиоли[31] с мясной начинкой и спагетти с жареной рыбой. Потом был небольшой отдых, за которым Паола Витале подала большое блюдо с несколькими видами сыра. Десерт, состоявший из печенья и конфет, сменил сырную трапезу.

Когда тарелки убрали, Умберто Витале принес бутылку красного вина и каждый пропустил по стаканчику. Уже после Паола Витале приготовила себе, Леопольдо, синьоре Риччи и ее дочерям кофе. Синьор Риччи и Умберто Витале отказались от кофе, предпочтя завершить сытный ужин рюмочкой граппы[32].

Все то время, что длился ужин, Леопольдо старался не смотреть на Софи, которая будто прилипла взглядом к Леопольдо.

– И не надоедает же, – думал в такие минуты Леопольдо, старательно избегая смотреть на девушку напротив, а еще пытался понять, с какой это стати мать решила его свести со старшей дочерью синьоры Риччи, зная о том, что у него есть Ангелика. Обычная неприязнь к девушке виделась Леопольдо недостаточной причиной, поэтому он решил при случае поинтересоваться у матери истинными причинами увлеченности семьей Риччи. Как знал Леопольдо, семья эта богатой не была. Синьора Риччи работала продавщицей в супермаркете, а синьор Риччи – специалистом на фабрике по производству мебели. Софи, как и мать, была продавщицей, продавала продукты в продуктовом магазине, а Агата, младшая из Риччи, заканчивала школу. По социальному статусу семья Риччи явно не могла сравниться с семьей Витале, хотя и последняя не принадлежала к высшему классу, средний класс – не больше. Возможным объяснением для Леонардо такой, по его мнению, сверхувлеченности семьей Риччи со стороны матери было то, что Паола Витале и синьора Риччи были лучшими подругами. Так или иначе, Леопольдо решил пока не заострять внимание на этой загадке, да и зачем, когда у него есть Ангелика.

Вспомнив о девушке, Леопольдо заволновался и посмотрел на наручные часы. Время перевалило за девять вечера. Пора было ехать за Ангеликой. Семья Риччи также решила не задерживаться в гостях, собралась и дружно покинула квартиру, правда, этому предшествовала череда громких охов и ахов, особенно со стороны синьоры Риччи, выражающих сожаление по поводу столь скорого расставания и, как показалось Леопольдо, большей частью с ним, а не с его родителями.

Когда входная дверь закрылась за последним представителем семьи Риччи (конечно же это была синьора Риччи), Леопольдо вздохнул с облегчением. Довольная улыбка появилась на его лице, но радоваться ему пришлось недолго.

Только хлопнула дверь, Паола Витале повернулась к сыну и вскинула руки.

– Леопольдо, что ты себе надумал? Ты ни словом не обмолвился с Софи. Дитя глаз с тебя не сводило, а ты ее совсем не удостоил взглядом.

– Мама, давай на чистоту. Что ты задумала? – Леопольдо скрестил руки на груди и оперся спиной о стену.

– Я? Ничего не задумала. С чего это ты взял, что я что-то задумала, Леопольдо? Зачем мне это?