Океан. Черные крылья печали

Тишина, время от времени прерываемая плеском волн за бортом, да прерывистыми рыданиями Алессандро, воцарилась в лодке. Ангелика попыталась собрать в кучу разом обезумевшие мысли. Так вот почему Алессандро задержался на тонущем самолете. Ангелика догадалась, что было в том свертке, который Алессандро принес с самолета. Ангелике все стало ясно и без разъяснений Алессандро. Девушка ощутила, как в уголках глаз начали собираться слезы, перед глазами возник знакомый образ.

– Бедная малышка, – прошептала Ангелика, не отрывая взгляда от оранжевого днища лодки.

– Доктор, я, конечно, все понимаю, – нарушил затянувшуюся паузу Винченцо. – Отец он и в Африке отец, но скажи мне, на кой хрен ты притащил в лодку…

– Умолкни! – синьора Полетте зыркнула на Винченцо, мигом заставив того умолкнуть, затем положила ладонь Алессандро на плечо и спросила:

– О какой малышке ты говоришь, милый? Кто такая Луиза? Плечи Алессандро затряслись сильнее.

– Моя дочь, – прорыдал он. – Моя единственная дочь. Синьора Полетте замерла, прижав ладонь ко рту.

– Матерь божья, – шепнули губы женщины. – Как же так… – синьора Полетте хотела что-то еще добавить, но умолкла, не в силах поверить услышанному.

В лодке послышался шепот, а затем свист. Это Кирк присвистнул, когда Эбигейл перевела для него слова Алессандро.

Ангелика больше не сдерживала слез. Тонкими ручейками они хлынули из красивых глаз, прокладывая заметные дорожки на ее успевшем обветриться лице. У ног девушки вмиг образовалась маленькая соленая лужица.

Никто ничего не говорил. Каждый старался осмыслить услышанное. Ангелика тихо всхлипывала. Всхлипнула и синьора Полетте, всхлипнула так кротко, будто боялась, что другие увидят слезы на ее глазах. И только Алессандро продолжал тревожить тишину громкими рыданиями, продолжал глотать слезы в бесполезной попытке унять душевную боль.

Синьора Полетте, опустив голову, вернулась на свое место, опустилась на колени и замерла, беспокоя взглядом спокойную поверхность океана. Проснулся Дуглас. Повертел головой, слабым голосом, голосом человека, которому третий день не дает покоя лихорадка, обратился к Эбигейл. Эбигейл ответила, приблизилась к нему, забрала со лба сухую тряпку, некогда составлявшую одно целое с ее одеялом, перегнулась через борт, намочила ее и протерла покрытый испариной лоб Дугласа. Дуглас пробормотал "thank you[74]", посмотрел на Алессандро, закрыл глаза и затих. Эбигейл оставила тряпку на лбу у Дугласа, сама вернулась на свое место у левого борта рядом с Кирком и Стивеном.

– А я не смог этого сделать, – пробормотал синьор Дорети.

– О чем ты говоришь, Сильвестр, – синьора Полетти смахнула с глаз слезы и посмотрела на соседа. Тот задумчивым взглядом блуждал по поверхности океана и вздыхал раз за разом.

– О Лукреции, – голос синьора Дорети дрогнул. – Моей Лукреции.

Синьора Полетте лишь покачала головой. Ничего не сказала. Тишина снова вернулась в лодку. Даже Алессандро притих, то ли слезы закончились, то ли боль в груди поутихла. Опустился на ягодицы, подпер спиной левый борт, да так и замер, буравя взглядом дно лодки.

Ангелика подняла голову и посмотрела на корму. От мысли, что там, спрятанное за спасательным комплектом, лежит тело мертвой маленькой девочки, ей стало дурно. Она придвинулась к правому борту лодки на случай, если ее желудок снова попытается выскочить наружу через рот. Теперь она поняла, почему Алессандро старался никого близко не подпускать к корме. Чуть что говорил: "Я принесу" или "Я схожу", но другим туда путь был заказан. Но никто и не жаловался. После того, что пережили, никто не хотел делать лишних движений. Кто из-за физических травм, кто из-за душевных. Каждый хотел хотя бы минимальной заботы, внимания. Алессандро же оказался как нельзя кстати, всегда предлагал помощь. Действовал в своих интересах, но разве это кого-нибудь теперь беспокоило?

Ангелика перевела взгляд на Алессандро. Сердце ее сжалось от боли при виде этого мужчины с волевым лицом и добрыми глазами, склонившего голову в нескольких метрах от нее. Как должно быть ужасно осознавать столь страшную потерю. Ангелика ощутила новую порцию соли на глазах, повернула голову к океану. Нет. Не боялась, что кто-то увидит ее слезы. Она же была женщиной, существом слабым, чутким, а значит, ее слезы всегда будут оправданными. Ее взгляд привлек сам океан. Величественный, могучий, а главное – спокойный и тихий, как спящий котенок. Каким же непохожим в эти вечерние минуты он был на того безумного монстра, что не далее как день назад игрался их лодкой, с легкостью перебрасывая ее с одного крутого пенистого гребня на другой, каждую секунду угрожая сбросить вниз, на верную погибель. Невероятное преображение и невероятная тишина, последовавшая за ним. Ни за что бы не поверила, если бы сама не увидела.