Океан и Деградация (СИ)

Как и сообщалось, Рубби уже меня ждала. Я без проблем замечаю красивую девушку в вызывающе короткой кожаной юбке и сером топе. Ей не холодно? Дочь Эркиза бродит рядом с машиной отца, покуривая сигарету, и за то время, пока я приближаюсь к ней, она раз пять пинает колесо автомобиля.

Чувствую, она не рада быть здесь.

Молча встаю в шаге от красотки, нервно заморгав, а Рубби неожиданно улыбается, покачнувшись на слабых ногах:

— Роббин попросила меня отвезти тебя посмотреть матч, — сообщает известную мне информацию, и я виновато подтягиваю ремень рюкзака, сползающего с плеча:

— Извини, — вряд ли она планировала провести так вечер.

Но на удивление Рубби беспечно отмахивается, бросив окурок в ноги:

— Ничего. Я сама хотела отправиться туда, — открывает дверцу, вдруг взяв с сидения небольшую бутылочку карманного виски. — Даже глотнула для храбрости, — я с напряженным лицом наблюдаю за тем, как она совершает короткий глоток, и это вызывает ухмылку со стороны Эркиз: — Не боись, руль из рук не выпущу. Это я для настроения, — и протягивает мне. — Хочешь?

— Нет, спасибо, — а прошлая Тея не отказалась бы от бесплатного алкоголя.

— Как будто ребенка забираю из сада, — девушка забирается на место водителя. Сама сажусь рядом, хмыкнув почти равнодушно:

— Ты не первая, кто сравнил.

Рубби улыбается, заводя мотор и, когда машина начинает выруливать с парковки, вдруг заговаривает, хотя я думала, что мы проведем путь в молчании, от которого, по традиции, неловко будет только мне.

— Я ходила в такие группы раньше. Только они были поделены на тех, у кого есть шанс выжить, и на… ну, в общем, я была во второй группе, — смеется, наверное, потому что пьяная. — Нас учили принимать мысль о неизбежном. С позитивом мыслить, но при этом напоминали о тщетности бытия, — произносит каким-то важным тоном, явно пародируя человека, ведущего ее терапию.

Я с интересом смотрю на девушку:

— Как давно ты болеешь? — вопрос не совсем культурный и не настолько мы в «ладах», чтобы я позволила себе спросить о личном. Правда Рубби оказывается человеком беспечным и открытым, что нельзя сказать благодаря ее поведению ранее. Подозреваю, она тоже придумала себе образ, который позволяет чувствовать себя комфортно.

— С четырнадцати, — ее глаза вдруг загораются, а эмоции на лице становятся ярче. — Крутой был год, под конец которого оказалось, что мамочка оставила мне наследство. А всё ведь шло своим чередом, — Рубби крепко держит руль, выезжая на освещенную фонарями улицу и вклинивается в негустой поток машин. — Знаешь, это так… неожиданно, — она так погружается в воспоминания, ее лицо выражает смесь из печали и непонятного восторга. — Тебе кажется, что с тобой такого не может произойти, — ее открытость наталкивает меня на мысль, что девушка редко делится с кем-то своими мыслями, а возможно, совсем не делится, и потому мне становится совсем не по себе. Я не лучший собеседник.

А Рубби тем временем продолжает говорить:

— Я всегда была худой, с чистой кожей, модными шмотками. В тот год только получила титул черлидерши, — я невольно улыбаюсь, видя, с каким восхищением она вспоминает свою прошлую жизнь. — Встречалась с классным парнем из баскетбольной команды. Всегда была в окружении огромного количества людей, — уголки ее губ немного опускаются, сама улыбка вдруг кривится, а взгляд холодеет. — Весь этот шум, вечеринки, пустые разговоры. Всё казалось таким значимым. Понимаешь? — бросает на меня беглый взгляд. — Этот максимализм по отношению к тому, что на самом деле не имеет никакого значения. А после обследования жизнь будто поделилась на две части. Я помню, как умирала моя мать, и не хотела повторить её судьбу, поэтому продолжала вести обычную жизнь. Но болезнь сильно сказывалась на ней. Прошло немного времени, и люди вокруг иссякли. Все те ребята, которые, казалось, были так важны, просто исчезли, — она перебирает пальцами руль, заерзав на сидении. — Я больше не могла заниматься в группе, поэтому меня исключили. Круг общения сузился до моего парня, но и с ним мне не о чем было говорить. Общих тем не находилось, ведь я не посещала группу и не участвовала в матчах, — блеск в ее глазах окончательно меркнет. — Я осталась наедине с новой собой и новой реальностью. И больше всего боялась, что меня прикуют к кровати в больничной палате.

Я непроизвольно изучаю внешнее состояние девушки. На ее лице много косметики. Наверное, под ней она скрывает свое истинное обличье. Вряд ли ее кожа так светится, не имея ни пятен, ни покраснений. Она скрывает от самой себя и от других правду о своем здоровье?