Через распахнутую дверь в палату входит Эркиз. У меня буквально мурашки по коже бегут от трепета, вызванного появлением человека, которого я знаю. Немного приподнимаю голову, оторвав от подушки, и издаю тихий стон, после вновь упав обратно.
Шум в ушах усиливается.
Эркиз выглядит не так воодушевленно. Он словно безликое привидение приближается к кровати, встав у тумбы, и дарит мне какой-то… сочувственный взгляд. От которого глотка сжимается, а мне и без того с трудом удается дышать.
Вновь дергаю ладонью. Наручники. Смотрю на Ричарда. Он отводит глаза с тяжким вздохом.
Мой больной разум начинает осознавать.
— Думаю, вы понимаете, почему я здесь, — мужчина в форме странно весел. Он листает содержимое в папке, бегает глазами по информации и кивает ей, продолжив говорить под моим пристальным наблюдением:
— Не переживайте. Показаний свидетелей достаточно для обвинения.
Дыхание перехватывает. В очередной раз. Невольно дергаю руками. Наручники издают противный звон. Эркиз на меня не смотрит, а мужчина одаривает улыбкой:
— Ваш отец обязательно сядет.
Выдыхаю, но как-то без доверия. Постоянно поглядываю на Ричарда, ожидая зрительной поддержки. Но он молчалив. И суров внешне. Меня это пугает.
— Как раз снова откроют его дело. И… — полицейский хочет продолжить, но Эркиз наконец открывает рот, вежливо перебив мужчину:
— Можно я?
— Да, конечно, — указывает на меня ладонью, позволяя доктору продолжить.
Внимательный взгляд примерзает к небритому лицу Ричарда. Он поправляет ворот халата с таким видом, будто тот его душит, приседает на край кровати, ко мне всем телом, и укладывает свой блокнот на колени, ручку втиснув в карман на груди.
— Тея, — начинает, и по тону голоса я всё окончательно понимаю, а потому абстрагируюсь, старательно удерживая эмоции в глотке. Мужчина поднимает на меня тяжелый взгляд, с нежеланием переходя к делу. — Ты содержалась здесь под нашим присмотром. По итогам реабилитации, тебя должны были либо определить в иной отдел для дальнейшего лечения, либо, в наилучшем случае, при согласии обеих сторон, позволить продолжить реабилитацию, проживая в семье опекуна. Но, учитывая ситуацию… — оглядывается на полицейского, скованно дернув пальцами край кожаного блокнота. — Ответственные за тебя врач и социальный работник по правилам обязаны забрать тебя обратно, прервав реабилитацию, — его взгляд примерзает к моей шее, а мой — к его. Мы не смотрим друг другу в глаза, тем самым желая утаить всё то, что чувствуем. — Поскольку твоя жизнь была подвержена опасности. Это повлечет за собой некоторые трудности в дальнейшей работе, — откашливается, запнувшись, и вовсе его глаза перескакивают вниманием в сторону окна. — Вот, как они считают.
И, словно я не понимаю причины, ставит меня перед фактами:
— Твои физические показания не улучшились, — машинным тоном проговаривает. –И ты стреляла в человека.
Глотаю ком, взглядом врезавшись в потолок.
— В качестве обороны, — ободряюще напоминает полицейский.
— Да. Но… — Эркиз теперь имеет возможность смотреть на меня, ведь я предпочитаю сверлить взглядом пустоту над собой, избегая любых раздумий. — Твое личное дело… играет против наших возможностей.
Не слушаю. Всё и так ясно. Я не хочу этого осознавать. Иначе…
Сжимаю прикованную ладонь в кулак.
…сойду с ума.
— Ты вернешься в лечебницу, — голос Эркиза топором рубит грудную клетку.
Я в любом случае, должна была бы вернуться для серьезного осмотра. Только в мои планы входило скорейшее возвращение и переход на второй этап реабилитации. А теперь…
Сдавливаю губы. Никаких эмоций, Тея. Не позволяй себе пасть духом.
Теперь меня отбросит в самое начало.
Ведь мое здоровье ухудшается.
Ведь я стреляла в человека.
— Но не в тюрьму, — полицейский вновь вставляет свое. — Это уже плюс, верно? — и не обращает внимания на недовольный взгляд Ричарда, который качает головой, оставив при себе возмущение, и склоняется ко мне, коснувшись плеча ладонью:
— Тея.
Никаких эмоций. Никаких эмоций.
Сглатываю. Стиснув зубы.
— Ты сильная, так? Ты дала отпор. Если бы ты осталась слабой, ты бы позволила ему забрать себя.
Глаза горят. Першение в глотке вызывает давление.
Никаких эмоций. Никаких эмоций.
— Ты не убила себя, — сжимает мое плечо. -Ты сильный человек.
Никаких эмоций. Никаких эмоций.
Слезы выступают на глазах. Не моргаю, дабы они там и остались и к черту высохли.
Никаких. Эмоций. Это меня убьет.
— Несмотря ни на что, не сдавайся.
Никаких…
Губы заметно задрожали. Рванный вздох сорвался через нос вместе с мычанием. Сжимаю веки. Гребаные слезы растекаются по щекам, призвав меня отвернуть от присутствующих голову.
Слава Богу, Ричард не пытается меня успокоить. Он не акцентирует внимания на моем состоянии. Он просто продолжает говорить со мной:
— Хочешь, я проведу к тебе Роббин и Дилана?
Упоминание этих людей вызывают еще больший всплеск. Я ртом ловлю воздух, чуть запрокинув голову, и пытаюсь вжаться носом в подушку, повернуться набок, но тело не слушается.
— Вообще, — полицейский прерывает Ричарда, — мне выдан указ никого не допускать к пациентке.