Океан и Деградация (СИ)

— Что ты делаешь? — веки слипаются. Роббин сдержанно вздыхает, нервно переплетая пальцы своих ладоней. Не могу сфокусировать взгляд. Силуэт женщины то и делает, что расплывается, лишь на секунду обретая четкость.

С дрожью в мускулах лица удается нахмуриться:

— Где Тея? — еле шевелится язык.

Что за херню мне вводят — в мыслях вопрос звучит с интонацией утверждения.

Не могу видеть, но чувствую, как холодная ладонь Роббин ложится на мой горячий лоб. Она нервничает. Пальцы влажные. Прикрываю глаза. Могу только дышать.

— О ней позаботятся, — её голос звучит эхом, я хватаюсь за него, как за единственное, что может удержать меня в здравом уме. -Эркиз хочет добиться разрешения перевести Тею в лечебницу, которой руководит его знакомый, — голос тише. — Чтобы с ней уж точно ничего не приключилось.

— О чем ты? — мой разум не сразу анализирует информацию, так что реагирую с опозданием и не так яростно, как хотелось бы. — Что ты несешь? — тон ровный, сбивающийся на шепот.

Попытка дернуть руки — Роббин давит на мои локти:

— Ты сейчас сделаешь себе хуже.

— Роббин. Что это? — я должен кричать, но голос ниже и тише. — Развяжи. Немедленно! — удается рявкнуть, но толку — ноль. Это тупо лишает меня сил.

— Тея отправится обратно, — Роббин не смотрит мне в глаза, сквозь пелену размытости я могу разглядеть в её взгляде скорбь, но женщина внешне не выдает эмоций. — Мы не можем никак повлиять, — и, будто боясь, что я опять попытаюсь закричать на неё, тараторит: — Но я пообещала ей, что… тебе будет оказана помощь, так что…

— Отцепи эту херню! — агрессия вмиг расползается по организму, воспламеняет его и дарует силы для борьбы. Резкими рывками пытаюсь избавиться от ремней на руках и ногах. Роббин отходит от кровати, смиренно и ровно, даже строго продолжая:

— Ты будешь проходить курс лечения от зависимости, — и на том ставит точку, отвернувшись, чтобы выйти из палаты и не видеть меня таким… умалишенным.

— Стой! Блять, ты совсем рехнулась?! — кричу, но лекарство начинает действовать с новой силой, покрывая рассудок туманом. — Ты не имеешь права! — последняя возможность ругнуться в спину Роббин. Женщина подходит к двери. Мое бессилие порождает отвратительные эмоции на лице. Морщусь, осознавая, насколько слабость окутывает меня, и упираюсь макушкой в подушку, чуть запрокинув голову:

— Мама.

Пытаюсь смотреть на неё, но в глазах вновь пляшут темные пятна. Женщина останавливается напротив двери.

Мычу, заерзав плечами, дабы отогнать вялость, распространяющуюся по телу:

— Мам. Пожалуйста.

Роббин не оборачивается. Стоит ко мне спиной. Не могу понять, насколько сильно она напряжена и что на самом деле чувствует в данный момент. Она сбегает. Открывает дверь, выходит в коридор и оставляет меня одного, утаив свои эмоции.

Сдавливаю мокрые веки, сквозь зубы процедив:

— Черт возьми.

Издаю противный стон, завершением которого становится не менее отвратительный всхлип. Лежу. Слабость. Не чувствую пальцев.

Контроль. Я должен контролировать ситуацию

Но не могу даже контролировать тело

Всё это происходит. Всё это правда происходит.

Больше не раскрываю век, ведь вижу одно огромное черное пятно, затмившее бледный свет.

И через мгновение сопротивления мой рассудок истрачивает себя.

***

Я не верила людям. Полагала, им всем поистине плевать на меня, на мое выздоровление, а их главной целью было — получить за работу со мной деньги. А помогут они мне или нет — дело, не стоящее лишнего внимания. Мною долгие годы правила ненависть к лицемерию, которое я видела в каждом человеке, работающем со мной. Их улыбки и слова, сквозящие наигранностью. Они окружали меня — гребаный маскарад из лживости. И нет ничего удивительного в том, что я не верила и тем людям, кто действительно был заинтересован во мне.

Сижу в инвалидном кресле. Нет, ходить с костылем я могу, но тело слишком истощено, поэтому медсестра помогла мне одеться, медбрат посадил в кресло и вместе с полицейским и Эркизом спустил на парковку больницы. Мы молчали по пути к лифту, молчали в лифте, молчали, выходя на улицу. Такую же приятно серую и пасмурную. В воздухе стоят знакомые ароматы, так полюбившиеся мне своей тоскливостью. Хвоя, океан, дождь. Небо мятое, выглядит грязным и висит слишком низко, или мне так кажется? Смотрю вверх, пока медбрат везет меня к припаркованной машине. Пытаюсь запомнить всё детально, чтобы рисовать картинку одинокими ночами в своей голове.

Там, куда я отправляюсь, небо другое.

Опускаю голову. Рассматриваю знакомую иномарку, рядом с которой крутится инспектор. Плохо помню эту женщину. Она показалась мне крайне нервной и раздражала постоянной болтовней. Рядом с ней стоит мой соцработник. Женщина, которую я знаю с самого прибытия в лечебницу. Уже много лет. И к которой относилась, мягко говоря, недоверительно.

Но теперь я понимаю, что она — один из тех людей, кто пытается мне помочь.

Она прошла со мной через многое, терпела дерьмовое отношение, которым я одаривала её. И она вновь здесь. Как константа. При виде которой я могу расслабиться. И не испытывать такой сильный страх.