Океан Разбитых Надежд

Что я творю? Иду с незнакомым парнем за рощу к одинокой речке, у которой даже нет набережной в этой части – вот что. Но отчего-то мне совсем не страшно.

Я опускаю голову и начинаю оправдываться:

– Я давно не была на Ривер Фосс.

– Хорошо, – Люк соглашается, помедлив. – Тогда я возьму вторую лейку, а то одной нам не хватит.

Мы покидаем оранжерею, и я наконец-то могу вдохнуть полной грудью. Воздух горяч, но он всё равно на порядок прохладнее, чем тот, что внутри.

Мы спускаемся по кочкам, огибаем высокие заросли и выходим на берег, над которым кружат чёрные мушки, жужжат пчёлки и щебечут птицы. Наши тихие шаги растворяются в журчании Ривер Фосс, пока мы приближаемся к речке. Сладкий запах хочется вдыхать снова и снова. Солнце продолжает припекать, но лёгкая прохлада, исходящая от воды, освежает.

Здесь особенно красиво после дождя. Туман начинает подниматься над рекой, а со временем обволакивает берег. На стеблях можно без труда сосчитать капельки росы. Можно с лёгкость затеряться в саду, продолжая бродить между стволами по непроглядному туману. Прохлада всегда приятно оседает на разгоряченной коже.

Люк оставляет одну лейку около меня, а со второй начинает спускаться к реке. Когда он оказывается у бурлящей воды, я кричу ему:

– Как водичка?

Она накатывают на плоские камни, но те высыхают уже через несколько секунд. Тогда река, будто бы поднатужившись, выкатывает небольшую волну, задевая штанину Люка.

Он отшатывается.

– Прохладная.

– Уверена, тебе показалось!

В Ривер Фосс можно купаться уже в середине июня: река неглубокая, поэтому очень быстро прогревается. Я помню, как мы с ребятами часто ходили сюда поплескаться, пока луна не сменяла солнце. Вспоминаю запах поджаренного на костре зефира, резвящихся рыбок, вспоминаю игру на гитаре под открытым небом… красота, одним словом.

– Летом здесь хорошо, – тоскливо продолжаю я. – Жаль, что теперь я редко прихожу сюда.

Мимо меня проносится пчёлка, дребезжа тонкими крылышками. Она садится на самую наливную ягодку смородины, какая только растёт на кустике неподалёку. Где-то в чаще беспорядочно квакают лягушки, прыгая с пенька на пенёк, но их несуразные мелодии прерывает пение соловья. Птицы поднимаются над деревьями и, шумно порхая, спускаются к реке, чтобы напиться. Устраиваясь на камнях поодаль Люка, они вытягивают шею и поочерёдно делают несколько маленьких глотков.

– Не беспокойся, – смеётся Люк. – Сегодня нам предстоит ещё не раз спуститься сюда.

– Это точно, – мечтательно отвечаю я ему.

Объём леек не позволяет полить все растения в оранжерее с одного захода. Представляю, как долго мы будем возиться с высокими папоротниками, пытаясь отыскать землю под зарослями, и как много воды нам понадобится, чтобы полить каждый из них.

Я засматриваюсь на пролетающих мимо стрекоз, смотрю на колышущиеся камыши и наслаждаюсь. Впервые за год мне так хорошо: я чувствую умиротворение после долгих месяцев, проведённых в городе. Всё же в Хантингтоне я не могу в полной мере насладиться жизнью.

Я подаюсь вперёд – в речной воде отражается небо, плывущие по синей глади облака, деревья и Люк. Его лицо серьёзно, и я не могу перестать рассматривать его. Его брови смещены вместе, тонкие губы сомкнуты, русые волосы растрёпанны. Каждая черта его лица, каждая деталь его отражения привлекает к себе моё внимание.

Вдруг он поднимается на ноги, и я отхожу поодаль.

– Я набрал воды, давай сюда вторую лейку, – он протягивает мне свою полную.

Я принимаю из его рук его лейку и передаю свою. Вскоре и та оказывается до краёв полной.

– Ну что, за работу? – мы бредём по тропинке к оранжерее в приподнятом настроении, и Люк смотрит, как я неуклюже волочу тяжёлую лейку.

Вода плещется через край, и я уже давно облила себе все бёдра.

– Давай сюда, – он берёт мою лейку в свободную руку.

Билли никогда не предлагал мне помощи. Всё было наоборот – чаще всего он отдыхал в беседках, а я вскапывала почву под деревьями в саду, таскала воду и выпалывала грядки жаркими летними днями.

– Всё хорошо? – волнуется Люк, и мы останавливаемся. – Ты не перегрелась?

Я смотрю на него вытаращенными глазами. Любая моя попытка ответить оказывается неровной, скомканной и неясной.

– Я в порядке, – наконец произношу я.

Мы заходим в оранжерею и оставляем тяжёлые лейки около диванчика, а затем плюхаемся на него, поднимая пыль. Я несколько раз громко чихаю и, краснея, извиняюсь. С улицы задувает ветерок, разгоняя застоявшийся жаркий воздух внутри оранжереи, и вскоре температура внутри начинает потихоньку опускаться.

Нам с Люком ещё не выпадала возможность сидеть друг у друга под боком. В присутствии него мой пульс учащается, а дыхание перехватывает. Жар, исходящий от его тела, обжигает мою кожу, но я не тороплюсь отсаживаться. Вместо этого я продолжаю убеждать себя, что во всём виновато беспрестанно палящее солнце, даже когда догадываюсь, что дело не в этом.